Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Ольга. То есть в вашей интерпретации происходящее на театральной площадке в конце концов сродни неким заклинающим магическим действам у дохристианских жертвенников, например итожащим перед Высшими силами (а в театре перед зрителем) некую просьбу о своем существовании и его же смысл, итог… не в конкретной, а, естественно, обобщенно-ритуальной, символической форме…

Тарковский. Нет, ритуал в твоей интерпретации может быть проще и символизировать саму жизнь. Например, когда собаки знакомятся, то они нюхают друг друга под хвостиком, туда-сюда… и в таких условных движениях есть нечто узаконенное. Так вот на сцене всякое движение для меня определяется некоторой условностью, не просто бытовые отношения, но результат обобщения.

На сцене у Арабаля не просто хоронят рабочего – для этого все слишком ритмично, – но гениально просто трансформируют обычные похороны в вечный образ ПЬЕТЫ, совершенно естественно и безо всякого напряжения. Удивителен по ритму выход женщин из обеих боковых кулис… Одна из них несет медный тазик… Это вдова… Должно последовать омовение, но вот режиссер дает такой странный шокирующий акцент… При этом, боже, как невероятно ритмично и красиво выстроена мизансцена, на самом деле очень страшная… Вдова подходит к умершему. Он посажен режиссером в центре сцены на определенном возвышении… Вдруг она подставляет ему тазик, в который он писает! Я еще потом долго думал, каким нужно быть гениальным актером, чтобы еще вовремя пописать, а?..

Лариса (хохотком на фоне некоторого замешательства за столом в оценке несколько шокирующего в те времена образа). Он, наверное, долго терпел…

Тарковский. Нет, что значит «долго терпел»? Я говорю: ВОВРЕМЯ! Вы понимаете, что такое задержка в полминуты, скажем в театральном действии, безупречно отчеканенном в ритмическом отношении? Это провал!

Калмыкова (умудренная профессиональным опытом). О да. Полминуты – это огромное время на сцене…

Тарковский. Вот тогда я просто отключился. Тогда я понял, что эти люди на сцене принадлежат полностью не себе, а замыслу.

Лариса. Замыслу! Конечно!

Тарковский. Причем как гениально он сделал всю эту сцену, как подсветил эту струйку! А сидящая фигура высвечена у него таким желтым светом, как в старой живописи, – вы представляете себе? А вдова разворачивается на нас и вместе с тазиком идет к авансцене, передавая его затем другой женщине, стоящей на коленях. В этот момент возникает совершенно потрясающе точно выбранная режиссером музыка, и в ее ритме вдова начинает макать в этот тазик руки – непосредственно – и размазывать себе по лицу. Представляете, какое это производит шоковое впечатление?! У нас-то в «Литературной газете» можно, конечно, написать об этом только разносную рецензию, рассказать об «их» разложении и упадке…

Калмыкова. Безусловно! Э-э-это у нас умеют…