Тарантул

И пока прихожу в себя, майор безопасности в милом домашнем халатике, пожимая плечами, мол, связалась на свою голову с младенцем, предлагает свой план действия: встретиться с моей мамой.

Я несказанно удивляюсь: зачем, мало ей своих забот? Надо принести соболезнования, объясняет Вирджиния, мы с ней мило так дружили. И что дальше, не понимаю я. А дальше будет видно, как сказал слепой глухому.

— Стоп! — говорю. — А был ли мальчик?

— Ты о чем, милый друг?

— А кто сказал, что дискета имеет место быть? Вообще?

— Лаптев и сказал.

— Кому?

— Госпоже Литвяк, а это значит всем.

— Так и сказал? — не верю я.

— Алешка, ты даже не представляешь, что плетут мужики в койках…

И я чувствую: Чеченец заполняет мои клетки темной и неукротимой злобой и, не выдержав, выплевываю сгусток ненависти:

— Теперь понимаю, чем ты, блядь, заработала свое высокое звание…

Неожиданный и хлесткий удар по щеке ещё больше бесит Чеченца. Рыча, он заваливает женское и тренированное тело и между ними вспыхивает ожесточенная схватка. Как верно заметил поэт: „Они сошлись. Волна и камень…. лед и пламя…“

У меня возникло впечатление, что я нахожусь на пылающей в огне льдине и сражаюсь с белым медведем. За право первым зачавкать рыбину.

В конце концов победила дружба и любовь между мальчиком и девочкой. Мятный запах сбил агрессивность, и я снова превратился в Алеху Иванова. Прости, сказал своей женщине, я тебя люблю и не хочу, чтобы твоей пиз…ой пользовались, как заслонкой.

— Дурачок, — засмеялась. — Она моя, что хочу, то и делаю.

— И почему же ты майор?

— Потому, что муж был генерал, — призналась. — Да, и сама я вроде не дура.

— Ты умненькая…

— Ах ты, подлизуля!..

— Ааа, понравился моя язычок?..

— Ага, как перчик, ха-ха…

Все мы живые люди, включая спецагентов и гвардии рядовых (в широком смысле этого слова); все хотят получить от физических, телесных утех максимум душевного удовольствий.

Закон природы — от него никуда, мать её старушку во вселенскую кадушку!..

Только когда напольные часы пробасили полдень, мы вернулись с райских, выражусь красиво, островов любви на измаранный материк, окутанный едкими миазмами испражнений. Нет, кажется, это я увлекся красным словцом.

И этот мир тоже был прекрасен — мы выпали на крыльцо и ахнули: новый снег накрыл ели и они стояли, подсвеченные солнцем, точно хрустальные пирамиды. Меж сияющими пирамидами гуляла тишина; снег гасил все звуки и мне даже показалось, что я её вижу — т и ш и н у.

— Эгей! Сарынь на кичку! — неожиданно вскричала Вирджиния и тишина, как птаха, метнулась в глубь леса.

Я хекнул и потрусил к заваленному снежком джипу, схожему на огромные фигурные санки. Подарочек, еть, от господина Соловьева. Расточительный у меня оказался приятель — одаривал автомобильчиками с секретками, как Дед-мороз тумаками пьяную, ик, снегурочку на праздничной елке в ДК „Серп и молот“.

Ох, веселые игры у нас проходили; к примеру, можно припомнить историю с „Вольво“, когда она лопнула консервной банкой от взрыва. Вот твоя смертушка, помнится, проговорил Соловей-Разбойник.

Наивные людишки; они надеялись приостановить таким образом хаотичные, как сейчас понимаю, метания идиота. Таких, как я, останавливает либо пуля, либо получасовой минет, либо доброе и ласковое словцо-ебдрицо. Так что господин Соловьев совершил печальную ошибку в своей жизни, решив сыграть на чужом поле.

Сучьи морды, то бишь предатели, надеются, что никто не узнает их роли в истории развития человечества. В этом их главное заблуждение — и поэтому раньше или позже они будут биты до состояния мешка, где плавают в кровавой каше сколки костей и утерянных иллюзий.

Пока я прогревал мотор и очищал драндулет, Верка, смеясь, забрасывала меня снежками. Я уворачивался и орал, что месть моя будет ужасна. Со стороны казалось — влюбленная парочка собирается в столицу, чтобы посетить ГУМ, ЦУМ и Мавзолей.

Потом я побегал за Вирджинией, чтобы уткнуть её голову в сугроб, но без результата — она носилась, как лосиха. О чем я ей и сказал. И получил достойный ответ:

— От лося и слышу.

Наконец праздник закончился — мы загрузились в джип и отправились в гости к моей маме, которая нас не ждала. Я хотел позвонить ей по телефону, да товарищ майор предупредила, что этого лучше не делать — всюду торчат вражеские уши. Я присмотрелся — точно за брустверами шоссе торчали уши лазутчиков и зайчиков. Вирджиния обиделась: дурачок, не понимающий всей серьезности своего положения.

— Ничего, у меня ещё вечность впереди, — отвечал я.

С этим утверждением согласилась моя путница: встреча с вечностью неизбежна, но переживи, милый, разницу, когда ты сам туда, или когда тебя ломят взашей…

Я и не спорил: разница приметная и спросил: неужели все пространство находится под неусыпным оком? И получил утвердительный ответ в том смысле, что научно-технический прогресс далеко шагнул за невидимые горизонты и никто толком не знает, что от него, сукиного сына, ожидать.

— Слушай, родная? — спросил я. — А можно посадить человека сегодня.

— В каком смысле?

— В обыкновенном. Любого посадить? Даже самого безгрешного?

— А зачем тебе, Леха?

— Интересно?