Тарантул

Сейчас возле девочки Миша почувствовал себя лучше. Волнение и тревога улеглись, и в голове появилась какая-то ясность. «Так или иначе, а рассказывать придется, — думал он. — И лучше всего правду. Конечно, не всю…»

— А зачем ты пришел, Коля? — спросила Лена.

— Так… Надо отдышаться… Очень я растерялся, — сознался Миша. — От неожиданности… Сначала он такие загадки загадывал, а потом вытащил Жору… Ты спи. Я пойду к нему. Все равно никуда не спрячешься.

Миша вернулся назад. Теперь он окончательно овладел собой. Мальцев сидел на прежнем месте и, подперев голову руками, смотрел на портрет сына. При появлении Миши он поднял голову и вопросительно взглянул на него.

— Все в порядке. Спит.

Миша прошел несколько раз по комнате, все время чувствуя на своей спине упорный, пристальный взгляд гостя. «Спросит еще раз или не спросит?»

Мальцев молчал, но в этом молчании было столько настойчивого ожидания, что Мише пришлось самому начать разговор.

— Григорий Петрович… вот вы мне дали честное слово, что не скажете папе…

— Да, да!

— В общем-то дело это прошлое… Мало ли что с кем бывает!.. Но если он узнает, то сильно расстроится… Я вам, конечно, скажу. Ничего скрывать не буду… Понимаете ли… Я вашему сыну папины часы проиграл… А познакомились мы с ним в одном доме. Там собирались ребята и в карты играли. Ну и я… Сначала деньги, какие были, проиграл, а потом часы… А папе сказал, что часы украли.

— Ну, а Георгий?

— Он самый азартный был… рисковый.

— Вы с ним дружили, Коля?

— Не-ет. Какая там дружба! Два раза встречались в этом доме — и все…

— А потом? Вы знаете, как он погиб?

— С крыши свалился… Мне говорили ребята, что на крыше он с кем-то подрался… или что-то другое… В общем, с крыши сорвался и разбился.

Все это Миша рассказал с опущенной головой, и краска смущения не сходила с его лица. И это было вполне правдиво. Он стыдился своего поступка.

— Что-то подобное слышал и я… — после некоторого молчания проговорил Мальцев. — Но я не верю. Не могу поверить в такую нелепую смерть.

— Кто его знает!.. Если бы я сам видел, ну, тогда другое дело… Но насчет картежной игры вы папе не говорите, — предупредил Миша. — Теперь я больше не играю.

21. Поручение

В это же позднее время в комнате, где жил Степа Панфилов, сидел Трифонов. Перед мальчиком лежали две фотокарточки. На одной была снята средних лет женщина, а на другой — мужчина в очках, в шапке-финке, в пальто, в сапогах, с противогазом.

— Понятно тебе задание, Степан?

— Понятно-то понятно, — с трудом сдерживая радость, сказал юноша. — А с работой как?

— С работой мы устроим. Маленький отпуск на недельку.

Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.

— И нечего долго раздумывать, — совсем другим тоном заговорил Трифонов. — Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится… Сам знаешь, как наши жмут… Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?

— А что я?.. Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.

— Совершенно верно. Без отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания…

— Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.

— Когда я лодырничал?

— А всегда! — строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: — Собирался своему другу окна утеплить… Все еще собирается…

— Да некогда было, мама.

— Не болтай ты, — махнула она рукой. — Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.

— Ну чего ты!.. Хватит, — проворчал Степа.

— Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…

Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.

— Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, — сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. — Я сыт, поужинал недавно.

— Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, — с трудом выговорила она. — И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?

— С личного огорода, — подсказал Трифонов.

— Вот, вот. И легче и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!

— Наоборот! — насмешливо возразил Трифонов. — Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.

— Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!

Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.