Тарантул

- Я вам уже заявила, что не могу обвинять человека, если нет точных фактов. Что я могу сказать? Кто-то к нему приходит? Да, приходят какие-то знакомые. Ну так что? У всех есть знакомые и родные. Разве это что-нибудь доказывает? Дает он им лекарства? Да, дает. На то мы и аптека, чтобы лекарства отпускать. Без рецептов? Ну что ж… Есть много общеизвестных лечебных средств. У нас есть и ручная продажа. Дефицитные? У нас теперь почти все лекарства дефицитные. Что он за это получает? Не знаю и никогда не видела…

Все время, пока говорила Ольга Михайловна, Аннушка молча кивала головой в знак согласия.

- Значит, надо считать, что наши подозрения не обоснованы?

- Этого я тоже не знаю, - сухо ответила Ольга Михайловна. - Если они обоснованы, если у вас есть факты, поступайте, как находите нужным.

- По закону?

- Да. По закону, - повторила рецептар.

- Обэхаэс для того и создан, чтобы бороться с хищениями, - сказал Маслюков и посмотрел на санитарку, сидящую с упрямо поджатыми губами.

Как быть? Если на этом закончить разговор и, извинившись, отпустить женщин, может случиться так, что они сговорятся молчать. В аптеке сейчас все знают и обеспокоены их вызовом. Они же на обратном пути придумают какой-нибудь пустяковый предлог и не скажут, зачем их вызывали в отделение милиции. А ведь эта затея имеет определенную цель. Шарковский должен узнать, что о его комбинациях с лекарствами известно в ОБХС. «Надо сделать так, чтобы они рассердились на Шарковского, - решил Маслюков и забарабанил пальцами по столу. - Связать их одной веревочкой».

- Так… Значит, говорить вы не хотите, - строго проговорил он.

- Нет. Мы не хотим наговаривать, - поправила его Ольга Михайловна.

- Понимаю. Не в ваших интересах.

- А что это значит?

- А это значит, что, когда начнется следствие, может выясниться, что Шарковский старался не только для себя…

- Ну, ну, ну… Ты, пожалуйста, не намекивай, - перебила его Аннушка. - Вижу, куда гнешь.

- А куда?

- А туда… Носом в грязь тыкаешь… Не пристанет. Ишь ты какой хитрый!.. «Не для себя старался»!.. - все больше волнуясь, говорила она. - А для кого? Для меня, что ли? Для Ольги Михайловны?

- Я про вас еще ни слова не сказал.

- И не скажешь. Вы тут привыкли со всякими жуликами да спекулянтами дело иметь. «Не для себя старался», - снова повторила она фразу, особенно возмутившую ее. - Вон куда удочку закидывает!

- Аннушка, не волнуйтесь, - попробовала успокоить ее Ольга Михайловна, но из этого ничего не вышло.

- Каким колобком подкатывается, - продолжала горячиться санитарка. - Ты мне прямо скажи: что я украла? Взяла я себе позапрошлую зиму касторки с литр, лепешки из дуранды жарить. И то с разрешения. Рыбьего жиру брала раза два для внучки. Вот и все мои грехи перед Советской властью.

- А почему вы покрываете Шарковского? - спросил Маслюков.

- Кто покрывает? Я? А на что он мне сдался? Да пропади он пропадом! Расстреляйте, пожалуйста, не пожалею… А только правильно Ольга Михайловна говорит. Нет у нас фактов. Не пойман - не вор. Он меня к своим шкафам близко не подпускает. Даже уборку делать в дефектарной без себя не позволяет.

- Ну, хорошо. Все это мы, конечно, выясним.

- Вот и выясняйте. А на людей поклепы зря не возводите.

Теперь можно считать, что цель достигнута. Санитарка задета за живое и, вернувшись на работу, молчать не будет.

- Товарищ Каряева, мы вас пока ни в чем не обвиняем, - сказал Маслюков. - Напрасно беспокоитесь. Вызовем еще раз на площадь. А вы за это время лучше припомните… Я уверен, что и факты найдутся, если в памяти порыться как следует. Нам надо установить правду.

На обратном пути, как и предполагал Маслюков, между женщинами произошел разговор.

- Как это все неприятно!.. Знаете что, Аннушка, - тихо предложила Ольга Михайловна, - не надо нашим ничего говорить… Особенно о Романе Борисовиче. Будем держаться в стороне.

- Покрывать? - сердито буркнула санитарка.

- Почему покрывать? Пускай милиция сама выяснит.

- Да вы что, Ольга Михайловна! Вы слышали, что он сказал? «Мы, говорит, пока ни в чем вас не обвиняем»… Пока! Шарковский сухим из воды выйдет - вот помяните мое слово, - а нас грязью замажут. Он хитрый… хапуга! Чуяло мое сердце, что все это наружу выйдет. Рано или поздно все откроется.

- Безусловно. Сколько бы веревочка ни тянулась, кончик всегда найдется. Но все-таки нам надо молчать. Самое лучшее - молчать. Время военное…

- Ну не-ет! - угрожающе протянула Аннушка. - Я ему сейчас все выложу. Я душу отведу… Сколько раз он меня одергивал! «Не вмешивайтесь. Дело не ваше», - передразнила она Шарковского. - Вот тебе и не наше дело! Меня первую спросили про его шахер-махеры… Значит, мое это дело? А я что? Слепая, что ли? Не видала, какую он лавочку у нас под носом устроил… Картины ему три раза приносили. Говорят, многие тысячи золотом стоят… Я видела, все видела…

Придя в аптеку, Аннушка первым делом отправилась в дефектарную.

- Ну что… допрыгались, Роман Борисович? - спросила она дефектара, отпускающего лекарства фасовщице.

- Что такое? Как ты сказала?

- А так!.. Допрыгались, говорю! В милицию вызывали и про ваши комбинации спрашивали.