Тарантул

– Кто спрашивал?

– Обэхаэс…

К удивлению Аннушки, это сообщение не произвело особенного впечатления. Шарковский внимательно посмотрел на санитарку и пожал плечами.

– Каждая организация существует для какого-нибудь дела, – равнодушно сказал он. – Если там делать нечего, то пускай спрашивают. А вы, товарищ Каряева, следите лучше за кубом. В дефектарной вам делать нечего.

– Не указывайте! Я свои обязанности лучше вас знаю. Вот погодите… Следствие начнется, не так запоете, – проворчала она себе под нос, но так, чтобы это слышал Шарковский.

В конце рабочего дня Шарковский подошел к рецептару.

– Ольга Михайловна, в милиции действительно интересовались моей особой? – вполголоса спросил он.

– Да. Задавали вопросы, имеющие явное отношение к вам. Догадаться было не трудно.

– Странно… Неужели настучал кто-нибудь из ваших работников?

– Поищите лучше среди ваших знакомых, Роман Борисович.

– Мои знакомые доносами не занимаются. Я подозреваю новую кассиршу.

– Валю! Не говорите глупости. Прекрасная, самоотверженная девушка. Чем вы ей насолили?

– Иногда личные мотивы не имеют особого значения. Она подослана к нам с определенной целью,

– А если и так… вас это тревожит?

– Ничуть.

– Меня тоже.

Шарковский с минуту молчал, выжидая, пока Ольга Михайловна писала рецепт.

– Вы думаете, что они затевают дело? – спросил он,

– Думаю, что да.

– Эх-хе-хе!.. – шумно вздохнул Шарковский, – Опять надо архив поднимать. Хорошо, что я человек предусмотрительный и на каждый грамм у меня есть бумажное оправдание. Не там они ищут причины своих неудач… Кто виноват в том, что война застала нас врасплох? Столько было разговоров, а как до дела дошло… Везде дефицит.

– Роман Борисович, вы напрасно мне это говорите, – резко сказала Ольга Михайловна. – Оправдывайтесь там… Я отказалась давать показания… Я не имею фактов.

– Так их и нет, Ольга Михайловна.

– Тем лучше для вас.

Не желая больше разговаривать с Шарковским, Ольга Михайловна отправилась в ассистентскую за готовыми лекарствами,

28. Арест

Вечером к Шарковскому пришел участковый инспектор.

– Роман Борисович, разрешите войти? – с некоторым смущением сказал он, останавливаясь в дверях дефектарной.

Участковый бывал в этой комнате не раз, и не только по делам службы. В дефектарной имелись весьма привлекательные снадобья, вроде чистого спирта.

– Входите, входите, товарищ Кондратьев! Давно вас не видел. Как здоровье?

– Здоровье вполне приличное. Устаю последнее время. Работы много.

– Присаживайтесь, – предложил Шарковский.

– Да нет… Я к вам по делу. На одну минутку. Видите ли… Такая, понимаете ли, оказия… Не представляю, с какого боку и приступить, – мялся участковый.

– Я знаю, зачем вы пришли, – криво усмехнувшись, сказал Шарковский. – За мной? В гости приглашать…

– Вот-вот… – обрадовался Кондратьев, – приглашают вас завтра на площадь для разговора. Комната двести вторая. Вот повестка, распишитесь…

Участковый вручил розового цвета толстую бумажку V обнадеживающе похлопал Шарковского по плечу.

– Не расстраивайтесь и не огорчайтесь… Ничего особенного… Я уверен, что у вас все в ажуре.

– Да, конечно… Если кому-нибудь и отпускал незаконно немного спирта, то без всякой корыстной цели.

– Без корысти. Для внутреннего употребления, – засмеялся участковый. – Это точно… точно. Но вы про спирт ничего не говорите. Не надо давать им предлоги… Ни к чему. Зацепятся и начнут из мухи слона высасывать. Есть у нас такие… Не давайте им повода… Боже вас упаси! Пускай сами докажут. Я говорил с оперуполномоченным, – переходя на шепот, сообщил он, – спрашивал про ваше дело. Ерунда! Никакого дела еще и нет. Помните, что признаться никогда не поздно. Ну, да вы и сами не мальчик. Не мне вас учить…

Шарковский пристально посмотрел на участкового инспектора, и в этом взгляде Кондратьев увидел и злобу, и раздражение, и презрение, и что-то еще такое, отчего он сильно смутился.

Стремительное наступление Советской Армии сильно подорвало фашистский дух не только на фронте. Завербованные или заброшенные в тыл предатели всех мастей: шпионы, диверсанты, разведчики – крепко задумались о своей дальнейшей судьбе и о том, как им спасать свою шкуру. Вызов в милицию для Шарковского, без сомнения, был выходом почти счастливым. Если его отдадут под суд за такие пустяки, как незаконная продажа лекарств, то он получит от двух до семи лет и скроется в тюрьме до окончания войны. Потом дело пересмотрят, возможна амнистия, и он освободится.

Именно на это и рассчитывал Иван Васильевич. Шарковский был опытный и очень осторожный враг. Не случайно органы госбезопасности его «прохлопали», как выражался подполковник. Долгое время резидент абвера (военной фашистской разведки) Шарковский жил и действовал в самом центре Ленинграда, и никто, даже работники аптеки, общавшиеся с ним ежедневно, ничего не подозревали. Установлено, что к Лынкису на Васильевском острове Шарковский не ходил и встречались они в других местах. Получив повестку, Шарковский имел достаточно времени, чтобы сообщить Тарантулу о вызове его в милицию. Но как это было сделано, проследить не удалось.