Танцующая при луне

— Что ж, — сказал Фрэнсис Чилтон, рассеянно стряхивая несуществующую пылинку со своих атласных брюк. — Думаю, мы неплохо это разыграли, правда?

Делайла сидела, откинувшись на подушки. Полные губки ее кривила недовольная гримаса. Фрэнсис всегда с удовольствием отмечал в ней моменты подобного недовольства. Особенно приятно это было теперь, когда Делайла вынудила-таки Габриэля поцеловать ее.

— Неплохо, если не считать того, что он без ума от этой дурнушки.

— Без ума от своей собственной сестры? — Фрэнсис сделал вид, будто не понял ее. — Какая восхитительная извращенность! Пожалуй, на него еще есть надежда.

— Не болтай глупостей. Я имею в виду эту девицу. Пеннивурст.

— На самом деле ее зовут Пенсхерст, — пробормотал Фрэнсис. — Не знаю даже, как сказать тебе, дорогая, но она далеко не дурнушка. Вообще, чем больше я на нее смотрю, тем яснее понимаю, что в ней есть какая-то особая прелесть. Еще немного здешней скуки, и я, пожалуй, решу приобщить ее к своей коллекции.

— Она не того пола, который тебя интересует, дорогой, — возразила Делайла. — Но если ты рассчитываешь на Габриэля, предупреждаю сразу: я намерена быть первой.

— Тут у тебя безусловное преимущество. Мерривезер сказал мне, что даже во время самых безумных разгулов Габриэль не выказывал пи малейшего интереса к мужчинам… что очень жаль. Я не собираюсь отказываться от своих намерений, однако отдаю должное твоим неотразимым прелестям.

— Ты всегда был реалистом, дорогой.

— Тем временем, что мы будем делать с нашим маленьким праздником? Мерривезеру и его людям так и не удалось поймать эту девку, и теперь вся деревня буквально затаилась.

— Не стоило тебе отправлять их за ней, — пожала плечами Делайла. — Мы же договорились, что ищем благовоспитанную девственницу, а не какую-то там служанку. Подобная жертва могла навлечь на нас еще больше неприятностей.

— Я не собирался предлагать ее в качестве единственного дара, Делайла, — спокойно заметил Фрэнсис. — Плетеная клетка оказалась чуть больше, чем я предполагал, а на переделку, боюсь, у нас уже нет времени. Там без труда поместится три, а то и четыре человека, и я намерен использовать ее по полной. Благовоспитанная девица, какая-нибудь гулящая бабенка и крепкий парень станут великолепным приношением.

— Не так-то просто заполучить благовоспитанную девицу, — напомнила ему Делайла.

— Зато тебе, дорогая, совершенно нечего опасаться. Ты у нас не то чтобы благовоспитанна и уж явно не целомудренна.

Улыбка, которой наградила его жена, способна была заморозить все вокруг.

— У нас еще несколько дней в запасе, — пробормотала Делайла. — Как-нибудь все уладится. Но наш дар должен обладать исключительной ценностью. У меня есть кое-какие мысли по этому поводу.

— Как и у меня, — кивнул Фрэнсис.

— В нашем деле мы можем рассчитывать на помощь Мерривезера и его сподвижников. Если Габриэль не желает присоединиться к нам, придется, как это ни печально, избавиться от него.

— К чему такая спешка? Что ни говори, он знает о старых обычаях больше, чем любой из живущих.

— А что толку? Он же не желает делиться знаниями. — Гримаска на лице Делайлы стала еще заметнее. — Признаюсь, я очень им недовольна.

— Настолько, чтобы отказаться от планов переспать с ним?

По губам Делайлы скользнула насмешливая улыбка — что и говорить, вопрос был действительно глупым.

— Надеюсь, после того, как мне удастся-таки соблазнить его, он окажется куда восприимчивей к нашим идеям. Вряд ли он откажет мне в моей просьбе — у моих любовников это не в обычае.

— Знаешь, Делайла, порой ты меня просто путаешь. По крайней мере, пообещай мне одну вещь, детка. Устрой так, чтобы я мог понаблюдать за вами.

Мысль об окончательном падении Габриэля вернула Делайле хорошее расположение духа.

— Как я могу отказать тебе хоть в чем-нибудь, любовь моя? — проворковала она.

Фрэнсис улыбнулся в ответ самой чарующей из улыбок:

— Я вне себя от предвкушения.

Наградой ему стал поцелуй Делайлы:

— Вряд ли мы будем разочарованы.

* * *

С тех пор как она узнала, в чьей комнате ей приходится спать, Элизабет окончательно утратила покой. Что с того, что просторная спальня была сумрачной и теплой и ни единая вещь здесь не напоминала о том мальчике, который рос когда-то в этих угрюмых стенах. Комната принадлежала Габриэлю. Он спал на этой высокой кровати — может, даже на этом же матрасе. Он стоял когда-то у окна, разглядывая лес и развалины старого аббатства, — совсем как сейчас Элизабет.

Она была буквально одержима им, и мысль об этом не вызывала в ней ничего, кроме страданий. До сих пор она не испытывала ни малейшего интереса к противоположному полу, а теперь вот и думать не может ни о чем другом, кроме этого мужчины.