Тропинка, петлявшая под деревьями, сплошь усыпанная скользкими опавшими листьями, была настолько крутой, что корпус опережал ноги. Я начал задыхаться и, должно быть, от отчаяния ускорил шаг, помогая ногам брать подъем руками. Вскоре я всех обогнал, спутники остались позади, их голоса доносились откуда-то снизу, из-за деревьев. Одна только Каору не отставала. Высоко подвернув подол кимоно, она бодро взбиралась за мной на расстоянии двух-трех шагов. Когда я оборачивался и заговаривал с ней, она тотчас же останавливалась. На ее лице появлялась улыбка, ясная и чуточку удивленная. Когда говорила что-нибудь она, я тоже останавливался, надеясь, что она подойдет поближе. Но она выжидала, пока я не тронусь с места. Так она и шла за мной, неизменно держа дистанцию. Тропинка стала почти отвесной, но я снова ускорил шаг. Вокруг была тишина. Актеры совсем отстали, мы уже не слышали их голосов.
— А где в Токио ваш дом?
— У меня нет дома в Токио, я живу в студенческом общежитии.
— А я однажды ездила в Токио. Танцевала на празднике цветения сакуры… Только ничего не помню, совсем маленькая была.
Время от времени Каору задавала мне разные вопросы:
— А папа у вас есть?
Или:
— А в Кофу вы бывали?
Она снова и снова рассказывала мне об умершем младенце. Мечтала вслух о Симода, о кинематографе.
Наконец мы достигли вершины горы. Среди засохшей травы стояла скамейка. Каору поставила на нее барабан, отерла носовым платком лицо и хотела была стряхнуть пыль с кимоно, но, взглянув на меня, присела на корточки и принялась руками стряхивать пыль с моих хакама. Я поспешно отступил, она не удержала равновесия, стукнулась коленкой о землю, но не сдалась — придвинулась ко мне на корточках и, описав круг, все-таки стряхнула с меня пыль. Потом встала и почистилась сама. Я тяжело дышал. Она сказала:
— Сядьте, отдохните, пожалуйста.
Прилетела стайка каких-то птичек. Было удивительно тихо. Так тихо, что мы слышали шуршание сухих листьев, когда птички прыгали с ветки на ветку.
— Почему вы так быстро шли?
Она, должно быть, очень устала. Я постучал по барабану. Птицы мгновенно вспорхнули, ветки зашелестели.
— Напиться бы…
— Пойду поищу воду!
Каору скрылась в кустарнике, но вскоре вернулась ни с чем.
— А что вы делаете, когда живете в Осима? — спросил я. Она начала рассказывать, сбивчиво и не очень понятно. Вспомнила каких-то девочек, с которыми училась в начальной школе до второго класса… Кажется, говорила она про Кофу, а не про Осима.
Минут через десять появились Эйкити и девушки. А еще через некоторое время из-за деревьев показалась и сорокалетняя.
На спуске я не спешил, нарочно пропустил женщин вперед. Эйкити шел рядом со мной, мы болтали о всякой всячине. Вскоре к нам подбежала Каору.
— Там источник. Идите, пожалуйста, побыстрее. Они без вас не будут пить, так и велели передать.
Вода! Я бросился бегом. Под развесистыми деревьями из трещины в скале била чистая струйка. Женщины стояли вокруг источника.
— Мы вас ждем… А то зачерпнешь рукой, замутишь воду, вы еще побрезгуете пить, особенно после нас. Так что пейте первым, пожалуйста.
Я набрал воды в горсть, напился. Женщины долго не отходили от источника — пили, смачивали полотенца, обтирали разгоряченные лица.
Наконец мы спустились с горы и вышли на симодский тракт. То тут, то там курились дымки, это жгли уголь. Мы решили немного отдохнуть, устроились на бревне, лежавшем у обочины. Каору присела на корточки и принялась расчесывать собачке шерсть розовым гребешком.
— Смотри, зубья сломаешь, — сделала ей замечание сорокалетняя.
— Ничего, ведь в Симода вы купите мне новый.
Я давно уже задумал попросить у нее этот гребешок на память, когда мы будем расставаться — Каору закалывала им спереди свою прическу, — и сейчас мне было неприятно, что она им расчесывает собаку.
На противоположной стороне лежали связки бамбуковых жердей. Мы с Эйкити решили взять по палке — с ними удобнее шагать. Мы было уже поднялись, но Каору нас опередила, она быстро вскочила и притащила длинную жердь, больше нее самой.
— Зачем тебе такая? — спросил Эйкити.
Она смутилась, покраснела и протянула палку мне.
— Это вам… Хорошая будет палка. Я самую толстую выбрала…
— Да нет, не надо, отнеси назад. Очень уж толстая. Увидит кто-нибудь и сразу догадается, что украли. Нехорошо получится.
Она отнесла палку обратно, выбрала другую, потоньше. Так же бегом вернулась к нам, подала мне палку и сразу, словно исчерпав все силы, опустилась на землю, привалившись спиной к насыпной меже рисового поля. Ждала, когда поднимутся женщины.
И снова мы шагали по дороге. Я и Эйкити впереди. Вдруг до меня донесся голос Каору:
— Ну и что, можно вырвать и золотые вставить…
Она шла рядом с Тиоко. Юрико и сорокалетняя немного отстали. Тиоко сказала:
— И то правда. Надо ему посоветовать…