Танкист из штрафбата

– Только наши самые хитрые партизаны придумали способы, как немцев в болото заманивать. Рассказать? Рассказываю. Вот фрицы наступают, так? А партизаны от них сразу скрываются в лес, он им – как двор родной. Обуви ребятам не хватало, и они плели из лозы лапти, чтобы по болоту идти удобнее. А их подошва на грязи оставляет след, ну, точно как протектор мотоцикла. И вот эти егеря или каратели там, заметили след, где прошли партизаны, обрадовались: «О, фантастиш, здесь русские на мотоциклах проехали!» И давай на своих мотоциклах догонять. Немцы, они же мыслят прямолинейно, хоть там Гегель и придумал у них диалектику. Поперли вперед и заехали в болото. Мотоцикл утонул, едва сами успели выскочить из трясины. А самое неверагоднае (у Кира в момент, когда энергия плескалась через край, иногда проскальзывали белорусские слова) потрясное, когда фрицы увидели впереди уходящий в болотную даль след «русской боевой техники». Это было просто за пределами их соображалки. Они ж, идиоты, не понимают, что наш народ непобедим. Не одно, так другое придумаем и всегда их перехитрим.

– И откуда же ты это знаешь? – спросила Татьяна. – Так складно рассказываешь, уж не сам там в лаптях по болоту ходил?

Прохудейкин усмехнулся, покачал головой.

– Ну, если уже пошли лапотные сказки, пора честь знать.

Сидорский тут же пояснил:

– Истории эти я слышал от одного моего земляка на фронте… А что до лаптей, товарищ старший лейтенант, я их носил в деревне, оченно удобная обувка, скажу вам, гуталином мазать не надо, не скрипят, да и шнурочки есть, как на ботинках фирмы «нариман». Один, правда, недостаток…

– Какой? – спросил Чварков, чтобы поддержать разговор.

– Каблуком не щелкнешь.

– Смешные истории… – улыбнулась Оля. – В качестве приза вам полагается еще одна кружка чая!

Она встала и сама налила ему.

– Премного благодарен, Олечка. Но я смел надеяться на другой приз: пригласить вас на танец.

Татьяна покровительственно кивнула:

– Так в чем же дело, пригласите!

Сидорский посмотрел со значением на Чваркова, тот кивнул, отнюдь не жалко ему было поставить очередную пластинку для сержанта. Вновь послышался вальс «На сопках Маньчжурии».

Кирилл подошел к Татьяне, «зала» позволяла сделать всего четыре шага, но зато какие это были шаги! Степенность героя сражений и мощь боевой машины, ни тени волнений или сомнений, в глазах – огонь зарниц, почтительный поклон.

– Вы дазволице пригласить вас на танец, Татьяна?

(Опять на белорусском, волнуешься, Киря!)

– Позволяю…

И через мгновение они закружились в вальсе.

– Интересный какой язык белорусский, – сказала Таня. – Такой наивный, чистый, как будто детский.

– Как хорошо вы сказали! – просиял Кирилл. – На самом деле такая душа у нашего народа: наивная, чистая и детская. Но обижать нас не надо… За нашу землю биться будем до последнего… фашиста. И до Берлина дойдем!

– Нечего было белорусского медведя в его берлоге тревожить! – подыграла ему Таня.

– Точно! – расплылся в улыбке Киря.

А Таня подумала, что ей сегодня везет, как королеве бала: уже третий кавалер, один краше другого. Но жилистый крепыш Юрка или еще по-юношески не оформившийся Саня, как мелкий «калибр», не шли ни в какое сравнение с богатырским станом и гренадерским ростом сержанта Сидорского.

Она чисто по-женски почувствовала в нем силу и невольно сравнила с медведем: заломать, если что, может с веселой улыбкой. И запах от каждого шел особый: от Юрки – тройным одеколоном (страшный дефицит на фронте), от Сани – соляркой и машинным маслом, перебивающими все другие запахи. А от Кирилла шел крепкий запах мужского, какого-то звериного пота и пороховой гари. И этот запах, в глубине души призналась себе Татьяна, волновал и возбуждал ее больше всего.

– Кирилл, – Таня напустила серьезность, – а как будет по-белорусски «любовь»?

– Так почти и будет: «любоу», а еще «каханне». – Кирилл с интересом глянул на Таню.

– А как будет «люблю»?

– Интересно, зачем вам?

– Не догадаетесь…

– Я цабе кахаю…

– Какие хорошие и теплые слова… – Татьяна тихо повторила: – Я цабе кахаю… Сразу представляешь уютное маленькое село, дивчину с длинными косами и с венком из красивых цветов.

– И парубка в расшитой рубахе, шароварах, надраенных сапогах и с картузом на голове и розочкой, и – чтобы чуб курчавый выбивался. И преклонив колено, он делал дивчине признание, – завершил Кирилл.

– Вы смеетесь…

– Совсем нет, Танюша. У нас, когда свататься в дом идут, обязательно в расшитой рубахе, картуз или даже папаха – непременно, и сапоги – чтоб блестели, свиным салом смазывают. И я вам скажу, Таня, хозяйская собака это сразу чует, и, если сало свежее, считай, расположение ее к жениху уже обеспечено.

– За вами, Кирилл, глаз да глаз нужен: не сразу поймешь, когда у вас шуточки да прибауточки начинаются.

– К сожаленью, сейчас в моей Белоруссии правит бал война и голод…

Они увлеклись разговором, незаметно сбившись с темпа, вальс превратился в обычный танец пары, не озабоченной сложными фигурами и пассажами.