– Я с самыми честными намерениями.
– Тогда хорошо. Приступим, пока она занята?
– Приступим, – Хавьер ловким движением распорол одежды на пленниках. На одном, на второй… поиздеваться?
Нет. Осмотреть и понять, чем они отличаются от людей.
Сальвадор практически и не отличался, не считая широких жаберных щелей между ребрами.
У женщины по телу шли неширокие, но отчетливые полосы чешуи. Жабр у нее не было, но чешуя была какая-то странная. Или не совсем чешуя? Словно бы полосы… другой кожи. Слизистой такой, зеленоватой, они словно ленты, обвивали все тело.
Феола осторожно дотронулась до нее пальцем, поморщилась.
– Гадость. Склизень какой-то…[13]
– Вполне может быть, – кивнул Амадо. – И похуже бывало. Эта еще человекообразная.
Феола покривилась.
Человеко… безобразная! Твари!
Попади ей в руки та демонесса, Феола бы ей лично хвост вырвала! Два раза! Оторвала, прирастила – и по кругу, пока не надоест! Наставник у нее один, и лишаться Адэхи она не намерена! А из-за этой пакости… насоздавала она! Приперлась – ее в этот мир звали? Нет? Вот и нечего тут!
Девушка прищурилась и посмотрела на мужчин.
– У меня свой интерес в этих тварях. И я не позволю меня отсюда выставить?
– Да? – удивился Хавьер.
Девушка приподняла руку. На ладони загорелся белый огонек.
– Проверим? Вы старше и сильнее, но кое-что я умею.
Хавьер сощурился, но Амадо не дал разгореться ссоре.
– Тан, ритана, мне сейчас нужна вся информация, которую мы сможем у них выудить. Давайте вы потом поругаетесь?
Тан и ритана переглянулись, потом решили, что им тоже интересно – и успокоились. Ладно уж… частично они ругались из-за антагонизма их сил. Некромант – и маг жизни!
Ну как тут найти общий язык? Спасибо, хоть терпят друг друга.
– С кого начнем? С мужчины или с женщины? – задумчиво поинтересовался Хавьер.
– Мне кажется, с мужчины, – Амадо разглядывал художника. – Чтобы выжить среди чиновников, надо обладать стальным характером и алмазными нервами. В творческой среде все же проще, у него не может быть такой закалки.
Принято было единогласно. И Сальвадора Пабло Коронеля привели в чувство ведром ледяной воды.
– Что это значит?!
Возмущаться художник попробовал. Не получилось, Амадо покачал головой.
– Сеньор Коронель, давайте побережем наше время и силы? Мы знаем, кто вы такой. Я правильно понимаю, ваши произведения – это ведь не фантазия? Верно? Это живые мединцы, которых вы видели и знали?
Мужчина обвел подвал затравленным взглядом.
– Я… не…
– Сеньор, прошу вас! Я смотрю на ваши жабры – и вы мне еще пытаетесь что-то рассказывать? Давайте сэкономим наше время и силы? Не хотелось бы отдавать вас некроманту…
Хавьер многообещающе улыбнулся.
– А зря. Я бы не возражал.
И провел пальцем по краю невесть откуда извлеченного стилета. Острого, тонкого… многообещающе так получилось.
Сальвадор дернулся.
– Я… не…
– Что вы – не?
– Я не знаю, что вы хотите услышать? Ну да, я… со мной это сделали! Но разве я в этом виноват?! Вы же понимаете, я даже слияние не успел пройти! Я совсем ребенком был тогда!
Амадо мысленно поставил себе галочку.
Начал говорить?
Сломался. Поплыл. Отлично! Теперь надо только слушать и задавать вопросы. А это он умел.
Хотя… чем дальше, тем больше Амадо разочаровывался. Мединец говорил правду, что есть, то есть, но такую бесполезную, что было даже обидно за себя и свои усилия.
Сальвадор Пабло Коронель был не рожденным мединцем, а сделанным. Но не просто так.
Синэри интересовалась магами, а творчество – это тоже часть магии. Какая-то. Условная.
Картины великих художников, книги одаренных писателей, музыка гениальных композиторов – все это тоже своего рода магия. То, что заставляет душу возвышаться – или наоборот. Падать в грязь. Более того, измарывать этой грязью все остальное, заляпывать ей весь мир.
Да, именно так.
Есть талант со знаком плюс, но есть и со знаком минус.
Сальвадор всегда был талантливым художником, и ему хотелось попробовать себя в скульптуре, он нашел себя в ювелирном деле, на стыке трех дорог. Синэри заметила это и провела мальчишку через изменение. Но душу его не поглощала – вдруг потом он окажется неспособен творить? Это ведь не совсем магия.
Это нечто такое… искра Творца? Да, можно и так сказать. И вмешиваться в это Синэри не захотела. Испугалась? Кто теперь ответит. Она просто поставила метку принадлежности на Сальвадора, дала ему возможность дышать под водой, но душа его осталась той же. Цельной.
Потому он и остался в живых.
И… честно говоря, первые несколько лет он был счастлив. Учился, пытался сделать себе имя, выплескивал пережитый им ужас в картинах и скульптурах, заслужив звание оригинального художника, подающего большие надежды.
А потом…
Потом его нашел Рамон. Рамон Амадо Бустос.
Амадо записал имя и кивнул Треси, которая вернулась со здоровущим подносом. Кофейник, закуски.
– Тереса, милая, тебя не затруднит попросить навести справки? Рамон Амадо Бустос?
– Да, конечно, тан Риалон. Тан… эммм… Хавьер, вот, возьмите.