Танго с Бабочкой

Доктор Саймон Вэделл лично вышел открыть незваному гостю; его объемистый живот покрывала салфетка.

— В чем дело? — осведомился он у оборванца, стоящего на пороге его дома.

— Маме очень плохо! — выпалил Дэнни, всем сердцем желая оказаться внутри, где было так тепло, играла музыка и вкусно пахло едой.

— Извини, сынок, — сказал доктор Вэделл, — но я не могу ничего для нее сделать.

— Вы должны пойти со мной! — крикнул Дэнни.

— Иди домой, — сказал доктор закрывая дверь.

— Ей нужна ваша помощь!

Глядя, как перед его носом исчезает последняя надежда на спасение, Дэнни расслышал, как доктор, обратился к своему незримому гостю:

— Как же я жалею, что уехал из Нового Орлеана…

Дэнни буквально потерял рассудок. Он продолжал барабанить в дверь и звать доктора Вэделла по имени. Он обежал дом, пытался открыть окна, заглянуть сквозь плотно сомкнутые занавески. Стучал в заднюю дверь, затем вернулся к парадной.

Запыхавшись, он тяжело задышал, и морозный воздух, казалось, наполнял его легкие битым стеклом. Его руки и ноги окоченели; лицо горело от холодного ветра. Он уселся на ступеньках и заплакал. А потом в доме раздался телефонный звонок. Дэнни обежал здание и прильнул к окну. Доктор Вэделл разговаривал с кем-то. Прижав к ухо к стеклу, он услышал, как доктор говорит преподобному Джошуа Биллингсу, что скоро будет.

— Держите ее в тепле, — посоветовал доктор. — Судя по всему, ничего страшного. Но я в любом случае к вам приеду.

Дэнни стоял, прижавшись спиной к стене, и смотрел, как доктор торопится к своей машине, повязывая на ходу шарф; в руках у него была медицинская сумка. Когда машина исчезла в снежной мгле, Дэнни почувствовал, как зимний буран проникает в его тело и концентрируется ледяным комком где-то в области живота, причиняя ужасную боль.

«Саймон Вэделл», — думал он, пробираясь по сугробам в сторону дома. «Саймон Вэделл», — звучало у него в голове, когда он на всех порах несся обратно, глотая слезы и надеясь успеть к постели умирающей матери. И с каждым шагом по замерзшей дороге в неокрепшем сознании двенадцатилетнего мальчика закипал гнев, облеченный в еще одно имя — преподобный Джошуа Биллингс, ведь именно он вызвал доктора. И именно в тот момент, когда он, обессиленный, добрался до двери в сарай, служивший его семье домом, начался его особый список имен. Имен, которых он не забудет никогда.

И он сидел рядом с матерью, умываясь горючими слезами и заламывая руки, чувствуя себя совершенно беспомощным и беззащитным. А потом, ближе к рассвету, она очнулась от горячки и в краткий миг просветления взглянула на своего красавца сына, взяв его за руку своей нетвердой рукой.

— Ты должен вырасти хорошим человеком, Дэнни, — сказала она и испустила дух.

Много дней его никто не видел — Дэнни разделил свою злобу и скорбь только с полюбившимся ему техасским небом. Его рогатка совсем истерлась, став орудием возмездия ни в чем не повинной природе. После этого Августус Маккей потерял всякий контроль над сыном, и никакие розги уже не могли его вернуть. Когда добрая душа матери покинула ее тело, нечто темное и жестокое поселилось в душе Дэнни. Ему пришлось повзрослеть в двенадцать лет.

Песня закончилась, и Дэнни вернулся в душную кухню, к ароматным запахам готовящейся еды и доносящемуся из комнаты девичьему смеху. С того места, где он сидел, приемная Хейзел просматривалась просто великолепно. Мужчины общались с проститутками, выбирая, с кем провести ночь.

В ночь, когда умерла Мэри Маккей, у Дэнни появилось очень странное чувство относительно матери, и сказать, чего в нем было больше — любви или ненависти — не представлялось возможным. Он боготворил ее, а она его подвела. Поэтому Дэнни вырос с четким осознанием двух вещей: ни одна женщина в мире не может сравниться с его матерью; ни на одну женщину полагаться нельзя.

— Все в порядке, мистер Дэнни? Пирог невкусный?

Он поднял взгляд на Элайю; ее темное лицо было мокрым от пота.

Исходя из своей собственной оценки людей Элайа находилась на нижней ступени социальной лестницы — она была негритянкой.

«Ну, — подумал Дэнни, прикончив пирог и встав из-за стола, доставая при этом пачку сигарет, — если эта старая негритянка и обречена до конца своих дней оставаться на дне, то я, Дэнни Маккей, не собираюсь мириться со своим нынешним положением».

В один прекрасный день все эти представители высшего общества, приличные люди, будут мечтать о том, чтобы пригласить его в свои шикарные гостиные и подложить ему в постель своих прелестных дочерей. Он докажет своей матери, докажет им всем, что у Дэнни Маккея все схвачено.

Ночь в Сан-Антонио была такой жаркой, что складывалось впечатление, будто едешь на машине сквозь кипящее варево. Какое-то время Дэнни и Боннер Первис обсуждали идею отправиться в кино, но пришли к выводу, что там будет еще жарче, да и вообще кино теряло всякий смысл, если только не показывали фильм с Джоном Уэйном или же у тебя под рукой не было веселой подружки на заднем ряду.