Танец судьбы

— Возражаю? Конечно! Возможно, ты живешь в мире, где такое поведение и считается нормальным, но у тебя есть десятилетняя сестра! И пока ты в моем доме, соблюдай элементарные правила приличия! Анна, о чем ты только думала? София могла в любой момент войти в твою комнату и увидеть... его!

— Прости, мама. — Анна пожала плечами. — Просто мир изменился, и в наши дни никто не имеет ничего против се...

— Не смей произносить это слово! — содрогнулась Мэри. — Как ты можешь так себя вести! Стыдись! Мне ужасно неприятно, что я воспитала тебя такой. И не объяснила, что подобное поведение — грех!

— Мам, у тебя такие старомодные взгляды! Ты как истая католичка...

— Не смей так разговаривать со мной, моя девочка! Мне все равно, что ты суперзвезда на сцене, в этом доме ты будешь подчиняться нашим правилам! И я не потерплю здесь... — Мэри указала пальцем на потолок, — игры такого рода!

Анна продолжала спокойно курить. Мэри увидела, что пепел от сигареты падает на пол, а дочь даже не пытается стряхнуть его. Наконец девушка кивнула:

— Хорошо, мама, я все поняла. Если ты не одобряешь то, как я живу, значит, пришло время мне искать собственный дом. Я ведь уже большая девочка и зарабатываю сама.

Не говоря больше ни слова, Анна вышла из кухни, хлопнув дверью.

На следующий день она собрала чемоданы и уехала.

Джереми пытался успокоить жену, объясняя ей, что поведение Анны — вполне нормальное для молодой девушки в современном мире. Она ведь не только стремилась быть взрослой, но и была чрезвычайно избалована вниманием публики. Несмотря на то, что в словах Джереми был смысл, Мэри никак не могла примириться с неожиданным отъездом Анны.

В последующие недели Анна не предпринимала попыток связаться с матерью. Отныне о дочери Мэри узнавала из газетных статей и колонок светских сплетен, в которых имя Анны стало периодически появляться. Ее фотографировали со звездами сцены и экрана на роскошных приемах или под руку с представителями аристократических фамилий. Стеснительная маленькая девочка, ради спасения которой Мэри пожертвовала многим, превратилась в особу, которую она не понимала и не знала. И все же... Мэри готова была признать, что в характере дочери всегда имелся железный стержень. Она добивалась всего, чего желала. И доказательством служило то, что сейчас она была лучшей в своей профессии. Но легкость, с которой Анна вычеркнула из жизни мать, отца и сестру, свидетельствовала о бессердечии, которого до сих пор никто не замечал.

Над Европой снова начали собираться грозовые облака войны, и у Мэри возникло достаточно собственных проблем. У Джереми, который внешне сейчас ничем не напоминал того инвалида, которого она впервые увидела, снова начались кошмары. Заикание и дрожание рук тоже усилились. Каждое утро он читал «Таймс» и бледнел. Мэри заметила, что аппетит мужа ухудшился, и он ушел в себя. Сколько бы она ни повторяла, что его больше не призовут в армию, он все сильнее боялся этого.

— Мэри, ты не п-понимаешь. Сначала, возможно, и не призовут, но когда потребуется п-пушечное мясо, заберут кого угодно и бросят на растерзание фрицам. Поверь мне, я знаю. Даже мужчин старше меня призывали в критические моменты.

— Джереми, дорогой, в твоих медицинских бумагах зафиксирована твоя контузия. Никто не станет призывать тебя.

— Мэри, меня четыре раза возвращали назад в т-тран-шеи. А я был в гораздо худшем состоянии, чем сейчас. — В отчаянии он качал головой. — Ты не понимаешь, что такое война. И п-пожалуйста, даже не пытайся понять.

— Но все говорят, что на этот раз будет иначе. Дорогой, траншеи остались в прошлом, — раз за разом повторяла она. — Эта война, если она все-таки начнется, будет вестись с помощью нового оружия, которое разработали за минувшие годы. Никто в здравом уме не захочет терять целое поколение мужчин, как было тогда. Пойми, Джереми, все изменилось.

После таких слов Джереми обычно вставал — на его лице отражались гнев, отчаяние и страх — и выходил из комнаты.

Когда новости стали совсем пессимистичными, и каждый день приходили подтверждения, что войны не избежать, Мэри начала переживать за мужа. Он больше не ужинал с ними в кухне, предпочитая оставаться в кабинете.

— Что случилось с папой? — спрашивала София, когда Мэри укладывала ее спать.

— Ничего, дорогая. Просто сейчас он плохо себя чувствует, — успокаивала ее мать.

— Начнется война? Поэтому папа так волнуется? — интересовалась девочка, глядя на Джереми огромными зелеными глазами, так похожими на глаза ее отца.

— Возможно, но чему быть, того не миновать. Тебе не стоит волноваться. Мы с папой пережили прошлую войну, так что переживем и эту.

— Мама, но сейчас все по-другому. Анна ушла от нас, а папа ведет себя так... — София вздохнула, — словно его нет рядом. Очень многое изменилось. Мама, я боюсь! Мне все это не нравится.

В такие моменты Мэри обнимала дочь, гладила по голове, как когда-то много лет назад Анну, и шептала слова утешения, в которые София не верила.