Танеев

Даже вчерашняя встреча с Рубинштейном, казалось, утратила свой трагический смысл. И вовсе невдомек было Сергею Ивановичу, что он, по словам Николая Григорьевича, не способен якобы «наслаждаться природой». В бору свежо и остро пахло елью и поспевающей земляникой, во весь голос распевали иволги.

И все громче с каждой минутой, торжествуя, в ответ лесным голосам, шепотам и ароматам слышался композитору еще неведомый четырехголосный канон, не только затейливый и хитроумный, но, как ему казалось, и необыкновенно красивый.

5

Федор Иванович Маслов, лысеющий, сухопарый, близорукий мужчина лет под сорок, был в ту пору председателем гражданского департамента Московской судебной палаты. Был он разносторонне начитан, склонен к научным занятиям, в то же время живой, остроумный собеседник, охотник до шуток и добродушных каверз.

Варвара Ивановна, не в пример старшему брату, полная, рослая и осанистая, проводила дни у мольберта, пользуясь советами закадычного друга семьи Владимира Егоровича Маковского. Младшие сестры, Анна и Софья, маленькие, худенькие, несли на себе бремя хозяйственных забот. Все Масловы были жизнерадостны, радушны и страстно влюблены в музыку.

Дни и недели селищан проходили в трудах, в отдыхе, нехитрых деревенских празднествах и затеях, от которых никто из гостей и хозяев в стороне не оставался.

Сергей Иванович был смолоду неутомимый ходок, отлично греб, ездил верхом. Только игра в крокет по причине крайней близорукости давалась ему с трудом.

Анна Ивановна Маслова ведала его делами, переписывала ему ноты, а нередко, заботясь как о близком родственнике, следила за его гардеробом, покупала необходимое рассеянному и непрактичному музыканту.

В середине 70-х годов в Селище первоначально ради шутки и забавы был затеян рукописный журнал «Захолустье», просуществовавший без малого четырнадцать лет.

Сотрудничали в «Захолустье» все: хозяева и гости от мала до велика, непременно под шуточными прозвищами.

Так, Ф. И. Маслов именовался «Крючкотвором», Варвара Ивановна — «графиня Рисуева», а брат Николай — «полковник Горлопанов», В. Е. Маковский — «Немврод Плодовитов». Но наиболее активным и неистощимым на выдумки сотрудником со дня основания стал Сергей Танеев, под именем «Эхидона Ивановича Невыносимова», иногда «Ядовитова». Стихи, пародии, карикатуры и эпиграммы сыпались как из рога изобилия — и добродушные, и несколько «колючие», но всегда беззлобные.

Среди пестроты этого «Литературного карнавала» наиболее привлекательными для нас остаются музыкальные приложения к «Захолустью», написанные во всех жанрах, начиная с пародийных фуг на тексты Козьмы Пруткова и кончая эскизами будущих шедевров вокальной лирики Танеева. Композитору в те годы нередко казалось, что всевозможные настроения, переживания и душевные побуждения он равно способен выразить в ясных, продуманных формах.

Время поисков только еще начиналось.

Непримиримая требовательность к себе из года в год возрастала, и в минуты раздумий Танеев иногда чувствовал себя всего лишь учеником, едва усвоившим школьные формулы.

Случалось, в разгаре веселого и шумного спора, разгоравшегося обычно за чайным столом у Масловых, Сергей Иванович незаметно исчезал.

Проселочная дорога бежала среди кривых поредевших сосен и пушистого темного молодняка через поле с пригорка на пригорок к далекой опушке. Круглая серебряная луна всплывала на востоке из-за гребешков бора. Слева на поляне темнели стога, а справа среди ольшаника несла свои воды речка Навля.

В такие минуты внутренний слух у музыканта обострялся неимоверно.

От слабого гула ветерка в сосновой чаще, от запаха вянущих трав слегка кружилась голова.

Казалось, вот еще, еще минута, и он услышит наконец ту музыку, которую он ждал уже годы с незатихающим волнением и тревогой.

Быть может, во время таких одиноких прогулок родились самые ранние варианты его романсов «Не ветер, вея с высоты», «Как нежишь ты, серебряная ночь!», потянулись к свету первые, еще слабые ростки будущей грандиозной драматической трилогии из Эсхила.

V. УЧЕНИК И УЧИТЕЛЬ

1

Давно отшумела война на Балканах.

Поредевшие полки гвардии возвращались в столицу. По Забалканскому проспекту волнами катилось «ура». Сверкала на солнце ярко начищенная медь военных оркестров, ветер рвал трехцветные полотнища флагов. Но тяжек был шаг усталых солдат.

Война ценой тяжелых жертв достигла своей цели, освободив балканские народы от многовекового иноземного ига. Однако внутри России не внесла успокоения в умы и, казалось, еще повысила накал страстей.

В политике, в литературе, в науке, в искусстве — повсюду спорили запальчиво, до хрипоты. Такая возбужденная, неуемная говорливость возникает иногда чисто интуитивно, в преддверии долгих периодов молчания.