Там, за передним краем

Вода в котелках уже пузырилась, готовая вот-вот закипеть. А над ямой, где устроилась Лида, даже струйки дыма не показалось. «Как же это она сделала?» — думал Лавров, подходя к «кухне». Оказывается, очень просто: разведчики где-то добыли сухой спирт и поделились им с девчатами. Белые кубики его и горели сейчас под котелками почти невидимым пламенем.

Наконец вода забулькала. Лида стала разламывать желтые брикеты и осторожно засыпать массу в котелки, помешивая ложкой. Подошли Надя Чуринова и Рита Кулдзиня. Молча присели, поправили накинутые на плечи плащ-палатки, протянули к огню покрасневшие руки. Вадим взглянул на Надю. Боже, как может измениться человек за какие-то сутки! Нос заострился, щеки ввалились, лицо бледное-бледное, четко выделились на нем все пятнышки-рыжинки. А глаза уже совсем не голубые, а цвета перекаленной стали, темно-серые с голубоватым отливом.

Ни спрашивать, ни говорить ни о чем не хотелось. Пыхала в котелках разваривающаяся каша, монотонно шумели дождь, сосны и море, несмолкаемым гулом напоминал о себе гремевший бой.

Откуда-то вывернулся капитан Кобахидзе. Увидев снайперов, расплылся в улыбке.

— Вах, вах, кого вижу! — направляясь к девушкам, говорил он. — Первый раз на одной позиции сошлись. Мы тут рядом гаубицы свои ставим. А вы? Передышка, наверное? — Смотрит на Риту. В глазах радость, восхищение. Та ответила тихой, нежной улыбкой. — Но почему молчите? — в недоумении остановился капитан. — Может, ваш секретный разговор прервал?

— У вас закурить не найдется? — вдруг повернулась к нему Надя.

— Закурить?! — удивился Вахтанг. — По-моему, вы никогда этим не баловались. — Увидел лицо Нади. Стал торопливо искать в карманах. — Да, да, слышал… Сейчас найду. — Достал чуть помятую пачку «Беломора», подал. Зачем-то снял фуражку.

Чуринова прикурила, сильно затянулась. Огонек с шипением пополз по папиросе, словно по бикфордову шнуру. Выдохнула, не закашлялась, будто всю жизнь курила. На самом деле — впервые в рот взяла. Еще раз затянулась. Присела поближе к огню, поочередно греет руки. В глазах какой-то нездоровый блеск. Все молчат.

Рита тихо встала и пошла в лес. Капитан Кобахидзе хотел было двинуться вслед, но она приостановилась, покачала головой: не надо. Ей хотелось побыть одной.

Рассказывают очевидцы

Ноги мягко ступают по мокрой хвое. Вверху о чем-то шушукаются кроны вековых сосен. Соленый ветер доносит шум неспокойного моря. Хорошо слышны раскаты артиллерийских залпов. Там идет бой за Ригу. Славный, родной город! Как давно она не была в нем! Тогда, в субботу 21 июня сорок первого, они всем классом после торжественного выпуска в школе поехали в столицу. Ходили по ее паркам, улицам и площадям. Пели, смеялись, ели мороженое. Потом все пошли провожать ее на вокзал. Она уезжала к отцу — инженеру, который осваивал новую технологию на одном из заводов в Подмосковье. Уговорил жену, чтобы отпустила к нему Риту погостить недельки на две. Мать и сама была не против поехать, да не могла: заболела старшая дочь Мирдза. Она недавно вышла замуж, уехала с Артуром поближе к Эстонии, поселилась там на, хуторе, вела хозяйство, да где-то простудилась, подхватила воспаление легких. Вот мать и собиралась навестить ее, а заодно и близких родственников.

…Поезд шел на Москву. Утром 22-го Риту догнала страшная весть: война. До отца добралась только к вечеру. Как он обрадовался ее приезду! На другой день взял с собой на завод, водил по цехам, знакомил с товарищами. О войне говорили, но без особой тревоги… У всех была одна мысль: это не надолго, Красная Армия быстро приведет в чувство зарвавшихся фашистов. Но с каждым днем тон разговоров менялся. А однажды Вилис Кулдзиня пришел в общежитие, где они с дочерью занимали отдельную комнату, и молча стал складывать в чемоданчик белье, мыло, полотенце. Рита с недоумением смотрела на него. Наконец он подошел к ней, обнял за плечи, сказал виновато:

— Иначе, доченька, я не мог. Фашисты уже в Прибалтике. Военком удовлетворил мою просьбу — еду на фронт. А ты оставайся на заводе. Я говорил с главным инженером. Рабочие руки сейчас очень нужны. Побудешь пока ученицей, а там и за станок станешь… От мамы ничего нет?

— Ничего. Она, наверное, на хуторе у Мирдзы. А там же — ни радио, ни газет.

На другой день отец попрощался с дочерью…

Рита поступила на завод. Полтора месяца поучилась и стала к токарному станку, обтачивала корпуса для 45-миллиметровых снарядов. О матери и сестре ничего не знала. Там были уже гитлеровцы. И от отца вдруг перестали приходить письма. «По секрету» ей передали, что часть, в которой он служил, попала в окружение. А в начале сентября завод эвакуировали за Куйбышев. Год занималась Рита «снарядным делом». Потом услышала, что девушек принимают на курсы снайперов. Она — в военкомат, в райком комсомола. Упросила, послали. И вот на фронте… Что с отцом, где мать — ничего не знает. Но надежды не теряет. «Может, в Риге что-нибудь узнаю», — успокаивает себя.