Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

– Любить – это большой риск. Потому что настоящая любовь не подразумевает никаких гарантий, потому что в ней много неопределенности и нестабильности. Ведь если мы не «порабощаем» близкого нам человека, а просто любим, то любим мы независимого Другого, а с ним может произойти все что угодно. Люди меняются: меняешься ты, меняется он, и за каждым новым поворотом вас будет ждать ваше непредсказуемое будущее, которое отчасти этим и прекрасно. Уметь любить – это в том числе и уметь выносить неопределенность. Все влюбленные мира клянутся друг другу в верности, но спустя какое-то время нарушают еще совсем недавно так пылко данные клятвы. И это не потому что они плохи – просто постоянства в этом мире значительно меньше, чем хотелось бы. Если ты выбираешь предсказуемость в любви, то вскоре ты теряешь и то и другое. Но ты вправе выбирать, и сейчас пока выбираешь безопасную предсказуемость: свой изведанный сценарий превентивного обесценивания.

– Уже не хочу. Сыта этой предсказуемостью по горло. Но, видимо, еще не умею выбирать неопределенность.

– Тебе это особенно трудно, ведь тебя когда-то оставил отец – самый первый мужчина в твоей жизни, тот, который как раз должен был быть в ней постоянным, быть константой твоего детства. Когда тебя в младенчестве оставляет отец, трудно потом верить в то, что тебя не оставят те, кого ты любишь. Во всяком случае, до той поры, пока окончательно не повзрослеешь и не перестанешь искать в жизни «отца», а не любимого мужчину, который просто живет с тобой рядом…

В витринах магазинов появились мишура и яркие шары, только по этим признакам можно было определить, что на Москву надвигается Новый год.

Снега как не было, так и нет. Хотя всем уже так хотелось, чтобы вездесущая московская серость сменилась белым цветом – кроме, быть может, автомобилистов, так до сих пор не поменявших летние шины, – им снег ни к чему.

Анна впервые за все время работы стала просыпаться раньше будильника, несмотря на холодную темень за окном, и тщательно приводить себя в порядок. С изумлением она обнаруживала в зеркале светящиеся глаза, гладкую, совсем еще юную кожу, медные волосы, непослушные, но густые. Теперь благодаря модной питерской прическе справляться с ними было значительно проще. Выяснилось, что и фигура у нее ничего, особенно если выпрямить спину и носить каблуки.

Она не очень ждала зимы по чисто практическим соображениям: белизна московских просторов ее нисколько не волновала, а вот отсутствие модных зимних вещей было проблемой. На новые вещи денег не было, а в старой цигейковой шубке, что купила ей мама еще на первом курсе, она ходить ни за что не будет, даже если завтра – лютый мороз. Будет ходить в купленных в Питере вместе с Верой осенних вещах. Ничего страшного, будет быстрее бегать, а в метро все равно тепло.

Ей стало легче смотреть на Сергея, когда она поняла, что он, быть может, тоже боится ее отказа. Это как-то уравнивало их, делало ближе. В какой-то момент она решила просто посмотреть, что получится. Ведь совсем не обязательно думать о нем как о потенциальном женихе. Можно просто болтать, шутить, смеяться. Мужчины, оказывается, просто люди, если не думать о них как о «мужчинах».

* * *

Он очнулся от боли. Ужасно болела нога, в голове мутилось, он с большим трудом открыл глаза. Туман… В голове туман – или он опять на проклятом острове? Нужно еще раз открыть глаза и осмотреться. Шумит прибой. Его не качает. Значит, он на земле. Теперь нужно понять, на какой земле. «Открой глаза», – уговаривает он сам себя. Страшно. Что-то внутри подсказывает, что это принесет ему только жестокое разочарование. Он начинает ощущать, что крепко держится за бревна плота. Постепенно с усилием разжимает одеревенелые пальцы – слушаются плохо. Переворачивается на бок и снова пытается открыть глаза. Туман… Плот… Скалы… Нет!!! Чуть выше на скалах еле различимо сквозь туман он видит двоих людей в плащах с большими капюшонами. Нет!!! Ему хочется резко вскочить и с силой оттолкнуть плот от скал, но он снова теряет сознание.

Второй раз он приходит в себя уже в каком-то каменном мешке. Темно, гулко, душно. Ощупывает ногу. Она перевязана и болит немного меньше. Садится и пытается вспомнить, что же произошло, но в голове мутно, и если он пытается сосредоточиться и что-то вспомнить, то голова начинает гудеть, будто пчелиный рой. Одно понятно: проклятый остров не отпустил его. И другое понятно тоже: на плоту он был один. Бедный Себастьян пропал, скорее всего, погиб, утонул… Он так этого боялся. Все-таки заманили его «пророческие птицы» в свой черный хоровод, накликали беду.

Через какое-то время где-то во мраке открывается дверь:

– Ну что, оклемался? Выходи.

Его приводят в другую комнату. Два стула и стол. За столом – человек в капюшоне.

– Садись.

Ганс, морщась от боли, садится на другой стул.

– Рассказывай, откуда ты взялся, зачем тебе наш остров и где остальные твои люди.

Он молчит. Не знает, что сказать. Не хочет. Не может. Все вместе. Тут дверь отворяется, и, с трудом переводя дыхание, входит еще один Смотритель.

– Ступай, я сам его допрошу.