Почему-то вспомнился ветеринар с первого этажа — поймал у лифта, прижал спиной к перилам, начал возить небритой мордой по лицу. Затащил к себе. Но он не в счет. А вот в счет — мальчишка, певший ей серенаду на ступеньках московской художественной школы. Когда у них, юных, по расписанию была обнаженка, рисовали обычно обрюзгшие тела тех, кто готов за копейки стоять неподвижно сорок минут, пока шуршат карандаши. Неизменной моделью являлся Василий — бомжеватого вида мужик лет шестидесяти, с хвостом, перетянутым аптечной резинкой: этакая помятая пластилиновая масса. Когда Марина встала на деревянный круг и скинула халат, по классу прошла волна: все разом выдохнули… Ну мальчишка и влюбился, пел про тело Эсмеральды, трогательно. Привел к себе домой, родителей не было. Забавно стать первой… Хотя нет, какое там веселье, она ведь в Москву примчалась Вадима искать, копила силы, чтобы доехать до квартиры, которую вместе покупали… он покупал. Преодолеть расстояние Новочебоксарск — Москва оказалось проще, чем десяток станций метро. Что до мальчишки, то, наверно, искала она в нем что-то, сама не знала что. А если не знаешь, никогда не находишь.
— Нет, их двое было.
— Даже не помнишь всех… А говорила — только по любви.
Тогда она не почувствовала опасности.
4
В семь утра вышла из отеля. Было холодно. Поехала в Нуази — забрать необходимое.
Денис спал. Легла в одежде, пледом укрылась.
Когда проснулась, он сидел за компьютером.
— Корто!
Головы не повернул.
Для нее ничего не изменилось. Просто теперь она будет жить не здесь.
Говорила, он молчал, но, казалось, впервые за три года слушал.
— Не знаю, как оставлю тебя.
— Иди туда, там тебе лучше будет.
Бросил, не поворачиваясь. Без издевки. Подошла, положила ладонь на плечо, но он ее скинул.
5
— Мы расстались друзьями. Если с Денисом можно быть друзьями. Когда я уходила, он даже спел «Лашате ми кан— таре»…
—
— Ага. С выражением: «Лашате ми кантаре — соно ун итальяно!»
— Не слишком он огорчился.
— Ушла с легким сердцем.
Это было главным — легкое сердце, которое она несла к станции, внесла в поезд и вынесла на парижскую улицу, где стояла серебристая «БМВ».
Фонтан еще бил, когда припарковали машину, перебежали дорогу, держась за руки, и нырнули в мирок приглушенного света, красных диванов, сверкающих рюмок. У стойки темного дерева сидела брюнетка с высокой прической, зацепив долгий каблук за перегородку на табурете. Она задумчиво водила пальцем по ободку бокала с красным вином; бросилось в глаза ее тонкое запястье с браслетом. Рояль жил — мужчина в приталенном костюме играл джазовую композицию. Да, ее миновало это — жалость, и сожаление, и необходимость зализывать чужие раны. Корто пообещал утешиться с марокканкой с десятого этажа.
— Не была здесь?
Марина помотала головой:
— Знаменитое «Клозери де Лила», где Золя с Сезанном кофе пили, Рембо с Верленом глазки друг другу строили, а Арагон выкрикивал в окно гадости про колонизаторов Марокко.
— Откуда такие познания, мадам?
— Денис рассказывал.
Ноэль усмехнулся:
— У тебя муж — ходячая энциклопедия.
— Сидячая. И почему — муж? Ревнуешь?
— Я никогда не ревную. Даю свободу выбора. — Официанту: — А столик Ленина у вас не занят?
Официант поймал Маринин взгляд:
— Не удивляйтесь. Он жил недалеко, а тут с поэтом Полем Фором в шахматы играл.
Сели, Марина ткнула пальцем в табличку:
–
Ноэль театрально понизил голос:
— Наверно, коммунистов не любят…
Звуки рояля обволакивали. Делаешь шаг, и как сразу жизнь меняется! Марина посмотрела поверх меню:
— Да и ты наверняка за правых.
— Я за тех, кому некогда по митингам ходить. Давай бутылку шампанского возьмем? «Вдову Клико?»
— Ты же за рулем.
— Плевать.
Марина засмеялась:
— Нет, не похож на француза…
— Ты хорошо знаешь французов?
— Ну… нескольких. Очень осторожные.
Ноэль подавил улыбку:
— Я же как-никак итальянец. С корсиканскими корнями, — задрал подбородок, сложил руки на манер Наполеона.
— У Наполеона звонит телефон…
— О! Это Джованни! Я на секунду, позволишь?
Ноэль выходит на улицу, Марина думает написать эсэмэску Денису, спросить, как настроение, но — нет, глупо… Перед ней барная стойка, у бармена за спиной — бутылки рядами, мягко подсвеченные. Брюнетка с высокой прической неторопливо берет бокал, делает глоток. Она, наверно, кого-то ждет. Приносят шампанское.
— Джованни, миллионер, скоро прилетает. Что у нас с подругами?
— У меня только Ксения.
Дать бы Ксеньке шанс — Франсуа совсем извел претензиями (я за все плачу, так что слушайте мое брюзжание, как музыку), а миллионер «редкостно деликатен».
— Она же мужа любит.
— Ну… ей так кажется.
Ноэль взял бокал с шампанским, посмотрел пристально:
— Женщина способна убедить любого, что влюблена. Включая саму себя.
За бокалом красного, который держала брюнетка, трепыхалось пламя свечи, и вино излучало сияние.
— Ноэль, я согласна только на настоящее.
Улыбка медленно растаяла:
— Я тоже.