Там, где ангелам нет места

Души ребят резонировали от ощущения лёгкого страха, удивления и смущённости. Ещё позавчера Хельга их сторонилась, но сегодня готова с ними пройтись. Ещё вчера ярая и безумная феминистка, терзающая всех, кто посмотрит на неё косо, шла вместе со всеми и готова радоваться жизни, вопреки нагнетаемой обстановки из журналов «Свобода в опасности», «Берегись традиционала» и всему тому подобное.

– Амалия, – обратилась Хельга, – а почему ты сегодня не одела ту прекрасную кофту с рисунком?

Все встрепенулись от вопроса, словно он прозвучал как гром средь январского небосвода. Никто не ожидал такой речи, и ребята едва ли не впали в ступор, идя по городу, но Амалия оперативно ответила:

– Да она в стирке. Завтра одену.

– Одень-одень, тебе очень идёт.

Беседа готова перерасти в нечто большее но, путь и нужда диктовали свои условия.

– А тут мы разойдёмся. – Огласил Ансуа. – Я с Жебером в бар.

– Я с Лютером собиралась в магазин. – Добавила Амалия.

– Ну, тогда, пожалуй, я ещё пройдусь с Хельгой, – тяжело выдохнув, произнёс Габриель.

Расставание друзей длилось не более десяти секунд. Все попрощались быстро, неприлично скоротечно, ибо знали, что встретятся ещё завтра. И тогда Габриель один остался с девушкой, решив её проводить до ближайшей остановки, чувствуя на подсознательном уровне, что должен сделать.

Пара двинулась дальше. Их души захлестнул ярый разговор, и они ударились в обсуждение всего, что можно. Говорили о кино, о цветах, о дорогах, зданиях, машинах и всему, что вообще взбредёт в голову. Габриель таки не замечал, как проходит время, и пути становится всё меньше.

– Скажи, а кто были твои родители? – спросила Хельга, ожидая услышать радостный рассказ о прекрасном детстве, но в ответ послышался лишь холодный тон, оттеняющий печалью:

– Я… я… даже не знаю, как сказать. Мои родители… я рос без них.

– Так, стоп…

– Да. Если спросишь, куда они делись – их репрессировали.

На мгновение между юношей и девушкой возникла лёгкая напряжённая тишина, пока Габриэль её не оборвал своим вопросом:

– А кто твои родители?

– Понимаешь, – слово отдалось свинцовой тяжестью. – У меня их тоже не было, только они умерли, ещё в раннем детстве.

– Святый Боже, помилуй, – выпалил юноша мысль, пришедшую незнамо откуда. – Что с ними стало?

– Отравились… продуктовая компания поставила некачественную пищу, а магазины не соблюли условия хранения. И…

Речь девушки сильно дрогнула и она остановилась. Тревога, а вместе с ней слабость и душевный огонь вселились в тело и её ноги не желают идти дальше. В глазах сверкнула боль, и Хельга коснулась очей, утирая влагу, тело же едва задрожало.

Габриэль не знает, что делать и как успокоить девушку. Полагаясь на предчувствие, он подходит к ней и просто приобнимает, позволяет ей почувствовать тепло души, ощутить себя защищённой и под надёжным покровом.

– Тише, всё в порядке, я с тобой. Они, наверняка, сейчас в лучшем мире.

Хельга почувствовала, как ей стало чуть лучше, спокойнее. В кой-то момент Хельге не хочется оттолкнуть от себя парня, считая его приверженцем «губительного патриархата», а, наоборот, в ней появилось ощущение лёгкости и нужности.

Вместе они пошли дальше, уже болтая на более приятные темы, и рассказывая друг о друге всё больше. Габриэлю нравится кампания этой молодой девушки, так же как и ей, присутствие его. Габриэлю и Хельге думается, что они друг в друге нашли человека, который чем-то схож с каждым из них, в котором есть таинственная родственность.

– Габриель, – трясясь голосом, обратилась девушка, – я никому не говорила. Но тебе думаю можно. Я пишу стихи.

– Прекрасно. А расскажешь что-нибудь из написанного.

– Только не суди строго. У меня плохо получается писать. Рифмы нет.

– Обещаю, не буду.

– Вот моё четверостишье:

«Рукой любви разожжём мы наш пыл

Откинув хлад душу пленяющий,

Искренне я хочу, чтоб и у меня был:

Души бастион пламенеющий»

– Это прекрасно! – громогласно восхитился Габриель, понимая, что эти стихи лишь опосредованно связаны с поэзией, демонстративно, похлопав в ладоши, ощущая суть четверостишья в своей душе. – Ты не сомневайся у тебя хорошие прекрасные стихи. Знаешь, я бы слушал их ещё.

Губы Хельги разошлись в искренней широкой улыбке, подгоняемые душой, желавшей почувствовать заботу и уважение. А бледноватая кожа девушки приобрела розоватый оттенок, явивший её душевное состояние смущённости и нечто большего, чем банального животного влечения, проталкиваемого всем из «Кодекса Потребления» и основ законодательства «о получении удовольствия».

Их путь постепенно подходил к своему логическому завершению. Но парень даже этого не замечал, уставив и пригвоздив свой взор к лику девушке, и обращая все мыли, к ней. Юноша трепетал душой, словно горит и трещит осенний лист. Габриель ощущал, как бастион душевной коросты трещит по швам готов лопнуть и кануть в небытие. Но всё же Габриель прекрасно знал, что ещё рано, а поэтому решил пойти по старинке.

– Может, завтра сходим в кино? – предложил юноша.

– Хорошо. Я буду рада, – слегка дрожащим голосом ответила Хельга, приобняла парня и скрылась в автобусной толпе.