Талтос

Я постоянно молил Бога помочь мне, простить мне все мои ошибки, позволить мне стать хорошим священником, но знал, что мы пятеро не сможем долго оставаться в Доннелейте.

Я просто не мог выносить все это! Даже во время молитв или пения псалмов вместе с монахами я слышал проклятия Жанет, видел свой народ, залитый кровью. «Боже, дай мне веру», — молил я, но в глубине сердца не верил, что для моего рода есть только один путь: отречение и целомудрие. Как такое могло быть? Неужели Господь хотел, чтобы мы вымерли?

Это не было самопожертвованием — это было некой формой крайнего отречения. Ради Христа мы должны были исчезнуть!

Но любовь к Христу продолжала гореть во мне. Она отчаянно обжигала меня. И еще у меня было очень сильное ощущение того, что мой спаситель проявляется во мне, как и во всех христианах. Ночь за ночью я видел в медитациях чашу с кровью Христовой, священный холм, на котором цвел боярышник Иосифа, кровь в воде источника. Я поклялся совершить паломничество в Гластонбери.

В долину доходили разные слухи извне. Люди за ее пределами слышали о Священной битве в Доннелейте, как со временем стали называть то страшное побоище. Они слышали рассказы о священниках, обладавших странными силами, принявших обет целибата. Монахи писали письма другим монахам, распространяя эту историю.

Легенды о Талтосах ожили снова. Те, кто под обличием пиктов жил в маленьких деревушках, теперь были вынуждены покидать свои дома, когда их соседи-язычники начинали угрожать им и когда к ним приходили христиане, настаивавшие на том, чтобы Талтосы бросили свои дурные дела и стали «святыми отцами».

В лесах иногда находили диких Талтосов. Поговаривали о магическом рождении, которое кто-то видел в том или ином городе. Ведьмы и маги охотились на нас, хвастая, что могут заставить нас выдать себя и лишить нас силы.

Другие Талтосы, богато одетые и вооруженные до зубов, но теперь потерявшие возможность скрывать свою природу, группами приходили в долину и проклинали меня за то, что я сделал.

Их нарядные женщины, охраняемые со всех сторон, говорили о проклятии Жанет, ибо что-то о нем слышали — без сомнения, от тех Талтосов, что сбежали из Доннелейта. Все требовали, чтобы я слово в слово повторил проклятие и выслушал их суждение.

Я отказывался. Я ничего не говорил.

Потом, к моему ужасу, эти Талтосы сами стали повторять все слова проклятия, потому что, конечно же, уже знали их:

«Будь проклят, Эшлер, проклят навеки! Пусть смерть вечно избегает тебя! Блуждай вечно — без любви, без детей, и пусть твой народ пропадет и наше чудесное рождение станет для тебя просто мечтой в твоем одиночестве! Я проклинаю тебя, Эшлер! И пусть мир рухнет вокруг тебя раньше, чем кончатся твои страдания!»

Они декламировали проклятие, словно это были стихи, и все плевали мне под ноги, закончив декламацию.

«Эшлер, как мог ты забыть утраченную землю? — спрашивали меня женщины. — Как мог ты забыть круг на равнине Солсбери?»

Самые храбрые бродили среди руин старых круглых жилищ. Люди-христиане, жившие в Доннелейте, смотрели на них холодно и со страхом и с облегчением вздыхали, когда те наконец убирались из долины.

Шли месяцы, и в долину пришли другие Талтосы, принявшие Христа и желавшие стать священниками. Их мы приветствовали.

Но во всей Северной Британии спокойствие для моего народа закончилось.

Народ пиктов быстро исчезал. Те, кто знал огамическое письмо, посылали мне ужасные письменные проклятия или же вырезали на камнях и стенах заветы новой веры.

Обнаруженный Талтос мог спастись, лишь став священником или монахом, и такое преображение не только смягчало людей, но и весьма развлекало их. Во всех деревнях хотели иметь священника-Талтоса. Христиане и не только просили принявшего обет целомудрия Талтоса прибыть к ним и провести особую службу. Но Талтос, отказавшийся принять участие в этой игре, не пожелавший оставить языческий путь, не заявивший о том, что ищет защиты Господа, становился законной дичью для любого.

Тем временем во время большого ритуала мы пятеро и еще четыре Талтоса, пришедшие позже, возложили на себя духовный сан. Две женщины нашего рода, появившиеся в долине, стали монахинями в общине и посвятили себя заботе о слабых и больных. Я стал отцом настоятелем монахов Доннелейта, обрел большую власть в долине и даже за ее пределами.

Наша известность росла.

То было время, когда нам иногда приходилось запираться в нашем монастыре, чтобы спрятаться от паломников, пришедших посмотреть на «живых Талтосов» и прикоснуться к нам. Ходили слухи, что мы можем якобы исцелять и творить чудеса.

День за днем меня тащили к священному источнику, чтобы благословить паломников, явившихся испить святой воды.

Круглый дом Жанет сровняли с землей. Все камни этого строения и металл, что нашли там и сочли пригодным для переплавки, — от тарелок до колец и браслетов, — были использованы для строительства новой церкви. А у святого источника воздвигли крест с надписью на латыни, повествовавшей о сожжении Жанет и последовавшем за ним чуде.