Талтос

Тяжелый старый лифт остановился с резким толчком. Все вышли в коридор. Чужие руки крепко держали Марклина, причиняя сильную боль.

Приятелей повели по какому-то неведомому им маршруту в подвалы, по коридору, потолок которого поддерживали грубые деревянные балки, как в какой-нибудь угольной шахте. Вокруг пахло землей. Все остальные шли теперь или рядом, или сзади. В конце коридора уже виднелись двери, большие деревянные двери под низкой аркой, запертые на засов.

— Вы думаете, что сможете меня здесь удерживать против моей воли? — спросил Томми. — Я британский подданный!

— Вы убили Эрона Лайтнера, — сказал Харберсон.

— Вы и других убивали от нашего имени, — добавил Энцо.

И брат рядом с ним повторял каждое его слово, словно эхо.

— Вы опорочили нас в глазах других, — сказал Холлингшед. — Вы творили отвратительное зло от нашего имени!

— Я ни в чем не признаюсь, — заявил Томми.

— А мы и не требуем, чтобы ты признавался, — откликнулась Элвера.

— Мы от вас ничего не требуем, — сказал Энцо.

— Эрон умер, веря в вашу ложь! — крикнул Холлингшед.

— Черт побери, я не собираюсь это терпеть! — проревел Томми.

Но Марклин не мог вызвать в себе негодование, гнев, или что там он должен был чувствовать, из-за того, что его захватили в плен и тащили к тем дверям.

— Погодите минутку, погодите, пожалуйста, не надо. Погодите, — умоляюще забормотал он. — Стюарт что, покончил с собой? Что с ним случилось? Если бы Стюарт был здесь, он мог бы нас оправдать. Вы ведь не думаете в самом деле, что человек в таком возрасте, как Стюарт…

— Прибереги свою ложь для Господа, — негромко сказала Элвера. — Мы ночь напролет изучали доказательства. Говорили с вашей беловолосой богиней. Освободи свою душу от бремени, скажи нам правду, но не беспокой нас своей ложью.

Фигуры сопровождающих плотно сомкнули ряды. Они все ближе и ближе подходили к камере, комнате или, может быть, подземной тюрьме… Марклин не знал, что ждет его за деревянной дверью.

— Стойте! — внезапно закричал он. — Бога ради! Остановитесь! Есть кое-что, чего вы не знаете о Тессе, то, чего вы не понимаете!

— Хватит доставлять им удовольствие, идиот! — зарычал на него Томми. — Думаешь, мой отец не станет меня разыскивать? Я тебе не какой-нибудь чертов сирота! У меня большая семья. Или ты думаешь…

Сильная рука обхватила Марклина за талию. Другая легла ему на шею. Дверь открывалась внутрь. Краем глаза Марклин заметил, как сопротивляется Томми, согнув колени, пытаясь ударить ногой человека за своей спиной.

Порыв ледяного воздуха вылетел из открывшейся двери. Чернота.

«Я не могу быть запертым в темноте! Я не могу!»

И наконец Марклин закричал. Он больше не мог сдерживаться. Он кричал, и этот ужасающий крик вырвался из груди еще до того, как его толкнули вперед, до того, как он почувствовал, что перелетает через порог, до того, как он осознал, что летит все глубже и глубже в черноту, в ничто, что Томми падает вместе с ним, выкрикивая угрозы и проклиная всех… Во всяком случае, так казалось. Понять все равно было невозможно. Крик Марклина громко отдавался от каменных стен.

Он ударился о землю. Чернота была вокруг, и она была внутри. Потом по всему телу распространилась боль. Он лежал среди чего-то твердого и острого, чего-то режущего. Боже, боже! А когда Марклин сел, его рука нащупала какие-то предметы, которые ломались и рассыпались, издавая сухой пепельный запах.

Марклин прищурился на единственную полоску света, что падала на него, и, глядя вверх, с ужасом осознал, что свет падает от двери, через которую его втолкнули сюда, поверх голов и плеч тех, кто стоял в проеме.

— Нет, вы не можете так поступить! — завизжал он и пополз вперед в темноте, а потом, не ощущая никакой опоры, попытался подняться на ноги.

Он не видел лиц этих темных силуэтов; он даже очертания их голов не мог рассмотреть. Он упал на глубину множества футов, может быть, даже тридцати футов. Точно он не знал.

— Прекратите, вы не можете запереть нас здесь, вы не можете нас тут бросить! — орал он, умоляюще протягивая к ним руки.

Но фигуры отступили назад от светлого проема, и Марклин с ужасом услышал знакомый звук. Это был скрип дверных петель… Свет померк, и двери закрылись.

— Томми, Томми, ты где? — в отчаянии позвал Марклин.

Эхо напугало его. Эхо заперли вместе с ним. Эху некуда было деваться, кроме как вернуться к Марклину, в его уши. Марклин потянулся вперед, ощупывая пол, касаясь тех мягких, сломанных, рассыпающихся предметов, и вдруг почувствовал что-то влажное и теплое!

— Томми! — с облегчением закричал он. Он нащупал губы Томми, нос, глаза… — Томми!