Талант есть чудо неслучайное

шением к поэзии. Принцип поэта: «Так было в жизни — так должно быть в стихах» —

это продуманная творческая смелость, противопоставляющая себя слезливой

красивости.

Когда году в пятьдесят четвертом Слуцкий читал свои стихи на поэтической

секции, встал Михаил Светлов и произнес краткую речь: «По-моему, нам всем ясно,

что пришел поэт лучше нас».

Я думал, что Светлов, обладавший драгоценным качеством влюбляться в чужие

стихи, кое-что, конечно, преувеличил, потому что тогда были живы и он сам, и

Твардовский, и Заболоцкий, и Пастернак, и были другие. Но правда в том, что под

влияние интонации Слуцкого попадали многие — в том числе и автор этой статьи —и

выбирали себе шинель явно не по росту. Однако впоследствии опыт преодоленного

влияния внес новые оттенки во всю многообразную молодую поэзию.

Одно ценнейшее психологическое качество Слуцкого, подмеченное в свое время

Эренбургом,— это глубокий внутренний демократизм, не противоречащий тонкой

интеллигентности, а, наоборот, цементирующий се; но Эренбург не совсем точно

ассоциировал демократизм Слуцкого с некрасовским. В поэзии Слуцкого, конечно, нет

такого ощущения крестьянства, как у Некрасова. Но это выношенный под огнем

фронтовой демократизм, когда в пургу «не отличишь погоны — кто офицер, а кто

солдат». Это демократизм нового, подлинно социалистического типа, когда поэт не

просто «сострадающий простому люду», а страдающий вместе со всем народом в

моменты его бед и даже не желающий выделяться из народа в его будни своей какой бы

то ни было личной привилегированностью.

Не желаю в беде или в счастье, Не хочу ни в еде, ни в труде Забирать сверх

положенной части Никогда. Никак. Нигде.

81

Никогда по уму и по стати Не смогу обогнать весь народ. Не хочу обгонять по

зарплате, Вылезать по доходам вперед.

Словно старый консерв из запаса, Запасенный для фронтовиков, Я от всех передряг

упасся — Только чуть заржавел с боков.

Вот иду я — сорокалетний, Средний,

может быть, — нижесредний, По своей, так сказать, красе.

— Кто тут крайний?

— Кто тут последний? — Я желаю стоять, как все.

Эти строки из стихотворения «Если я из ватника нылез...» — прекрасное средство

для выведения некоей сомнительной печати «избранности», так и сияющей на лбах

иных стихотворцев. Отношение к народу, по Слуцкому, однако, не предполагает

никакого заигрывания, заискивания:

Не льстить ему.

Не ползать -перед ним!

Я — часть его.

Он — больше, а не выше.

В стихотворении «А я не отвернулся от народа...» концовка, правда, несколько

входит в противоречие с основной трактовкой темы народа:

Я из него действительно не вышел. Вошел в него — И стал ему родным.

Конечно же кобзевское: «Вышли мы все из народа, как нам вернуться в него?» —

чуждо стихам Слуцкого. Однако выражение «вошел в него» все-таки почти неуловимо,

но отдает «хождением в народ». В народ не «входят», а становятся его частью —

хорошей или плохой— при самом появлении на свет божий. Я думаю, что поэта

подвела игра слов «вышел-вошел», произошедшая, возможно, от самой постановки

вопроса в первой-сцючке — ведь ее горделивость не совпадает с форму-лой: «Я —

часть его».

157

Естественное проявление демократизма — ненасытное любопытство к жизни. Это

любопытство — при всей разности художественных манер — сближает Слуцкого с

таким, казалось бы, далеким от него поэтом, как Смс-ляков. Слуцкого интересуют и

мальчишки из ремесленных училищ, и испанцы в изгнании, и Хлебников, и пленный

итальянец, и пищевики в доме отдыха, и глухой, слушающий радио, и инженер,

сдающий поэту комнату, и еще футбол, хотя, по собственному признанию, поэт совсем

не разбирается в нем. В таком любопытстве нет праздности. Основа его —

неравнодушие, обязательность по отношению к людям и ситуациям, которые могут сте-

реться в памяти или ложно воплотиться, если не будут запечатлены непосредственным

свидетелем. Поэзия Слуцкого обладает силой документа — «Только правду и только

правду!» — и в то же время эмоциональной напряженностью военного писаря, который

пишет «монолог в расчете на то, что он сам бы крикнул, взошедши на эшафот».

Поэзия — это то свидетельство, которое переходит в моральное обязательство.

Творчество Слуцкого, конечно, не может служить всеобъемлющим эталоном, как,

впрочем, не может служить эталоном поэзия ни одного в отдельности поэта, может

быть, за волшебным исключением Пушкина.

Сказав в стихотворении «О погоде»: «Солдату нужна не природа. Солдату погода

нужна»,— автор как бы сам уверовал в эту формулу — это как раз пример ложной

обязательности. Попытки лирических пейзажей v него, как правило, неудачны,

топорны.

Прекрасные, как цветы, грибы, " Тяжелые, как грибы, цветы...

Утром встану — свежий, бодрый — Под снежинок сдержанный смех...

Тема любви к женщине почти отсутствует. Впрочем, тут есть похожий пример

такого большого поэта, как Твардовский. Прозаизация стиха у Слуцкого, необходимая в

ряде случаев и даже создающая особую музыку, иногда приводит к тому, что стих

начинает рассыпаться на составные части. Инверсии, хорошие при трагедий

82

ной прерывистости дыхания, нелепо выглядят в стихах

С температурой 36,6°.