Тактика малых групп

А вот и часовня. На первой ступени стоят четверо защитников ритуала и, мешая друг другу, пытаются тыкать в меня копьями. Ну кто их учил, кто же так держит древко и наносит удары? Хотя, может их и не учил никто? Но мне на ошибки противника в подготовке личного состава как-то наплевать. Не учились или не учили вас? Так сами виноваты, правила, озвученные смотрителями, ясно дали понять, что для лентяев и лоботрясов этот мир закончится только одним — кладбищем, с ещё не ясно насколько приятным посмертием!

Новый выпад стоящего справа врага я и не думаю отбивать. Просто ловлю древко и зажимаю его в ладони. Моей силы сейчас вполне достаточно, чтобы, резко дернув за копьё, вытащить врага на себя. Тот оступается и сразу получает в грудь острие эспонтона Каркуша. Служитель равновесия, потерявший это самое равновесие, тут же отправился на перерождение.

Но перед тем как растаять в дымке, его тело послужило мне живым щитом. Взлетаю в высоком прыжке, занося секиру. Через четыре взмаха и пять секунд первая ступень расчищена. А врагов осталось всего три десятка. Причём я оказался прав — на охрану часовни равновсеники выделили худших из худших…

Слайд сто семьдесят второй

Мне нет нужды фехтовать и уворачиваться. Всё, что надо — это просто поднять секиру, размахнуться и направить её в цель. Ни один из тех, кто противостоит мне, не способен выдержать такого удара. Это не война и не бой. Это бойня, похожая на сенокос. Если кто-то мне и наносит раны, то эти ранения тут же заживают, я убиваю как автомат.

Не знаю, вроде понимаю, что умирают они не по настоящему, но от обилия крови меня клинит. Я представляю себя роботом из «Футурамы», которому дали топор и разрешили всех убивать. Потом, уже после, когда горячка боя спадёт, Павел мне расскажет, что я надрывно смеялся и кричал что-то вроде: «Убить всех человеков!». Не помню этого, помню только:

Взмах, и чья-то отрубленная рука падает на мраморный пол…

Удар, и древко секиры пробивает кому-то гортань…

С чавкающим звуком лезвие эспонтона Павла всаживается кому-то в живот…

Пинок, и отрубленная голова молодого парня не успевает упасть на пол и отправляется в недолгий полёт, что бы растаять так и не упав на землю…

Слайд сто семьдесят третий

Последний из охранников часовни бросил оружие мне в лицо и рыбкой нырнул мне под ноги, в прыжке выхватывая тяжёлый засапожный нож. Находясь в любом ином состоянии, я бы наверное удивился такой прыткости противника. Но сейчас моё сознание явно находилось в несколько смещенном положении.

Не обратив никакого внимания на летящий прямо в голову топор, впечатываю носокберца прямо в грудь прыткого равновесника. Удар настолько силен, что паренька откидывает метра на полтора и впечатывает в алтарь Рода. Никакие бафы, никакие левелы не могли дать мне такую силу, так пнуть, как получилось у меня, может разве что лошадь, человеку такое не под силу. Точнее, человеку в обычном состоянии, а я в тот момент пребывал в каком-то из вариантов одержимости.

Бедный парень после полученного удара ещё жив и в сознании. У него явно сломано несколько рёбер, и из уголка плотно сжатых губ просачивается струйка тёмной крови. По меркам Земли — не жилец, слишком обширны внутренние повреждения, и жить ему максимум полчаса, но в этом мире через пять минут он встанет полностью здоровый.

Только вот я не собираюсь давать ему шанса выжить. Шаг вперёд, секира вверх. Ещё шаг, и лезвие неотвратимо падает на обречённого врага.

Но тут что-то тяжелое и дико орущее:

— Не-е-ет!!!

Бросается мне прямо под руки, толкая в бок и чуть ли не сбивая с ног.

Покачнувшись, тут же приседаю, уводя центр массы тела ниже и в сторону от угрозы. Руки на полном автомате впечатывают рукоять секиры в неясную размытую тень, что попыталась сбить меня с ног. Затем ноги как пружины толкают вверх, так чтобы моё плечо ударило ровно в центр этой тени. Жаль, но оружие сейчас не в том положении, чтобы бить им.

Стальной наплечник попадает даже лучше, чем ожидал, а именно — в голову нападающего. Хруст сломанной челюсти от попадания моего удара слышу настолько отчётливо и ясно, что этот звук как набат бьёт по моим ушам, разгоняя наваждение.

И я отчётливо вижу, как оседает на белый мрамор часовни в обморочном состоянии грогги со сломанной челюстью мой напарник. Вид покалеченного Каркуша отрезвляет, как ушат ледяной воды.

Первые секунды три я не понимаю где нахожусь и что вообще тут делаю. А потом вспоминаю, и по моей спине табунами пробегают мурашки размером с кулак. Во что я превратился в этой часовне? Нет, меня не в малейшей степени не напрягало то, что я убил около тридцати человек. Это что называется алягер ком алягер, и меня сей факт не волновал ни на грамм. Я был в шоке от того, что по какой-то причине превратился в самого натурального берсерка, не разбирающего где свои, а где чужие.

Кстати, а где Павел?

Уж не я ли его…

Слайд сто семьдесят четвёртый