Такой я была

– Да нет же, ты меня пугаешь! – кричит брат в ответ. – У тебя крыша поехала! Ты меня пугаешь! Не отпущу.

– Дай! Мне! Уйти! – с каждым словом я выдергиваю руки.

– Не бей меня больше. Я серьезно, Иди, – тихо произносит он и крепче сжимает мои запястья. Мы смотрим друг на друга, кипя затаенным чувством вражды, которое, кажется, сейчас захлестнет нас обоих. Но он выпускает мои руки.

– А что он им наплел? Что они говорили, Кейлин? – Я снимаю куртку и вытираю слезы рукавом рубашки.

Брат откидывается на спинку дивана, скрещивает руки на груди и сидит насупившись, как ребенок.

– Я даже повторить это не могу.

– Если все так плохо, значит, это не его слова. Он не такой… ты просто его не знаешь! Он даже не пьет. Ему не нравится быть среди пьяных. Он правда был на той вечеринке или ты его выследил?

– Иди, – Кейлин смотрит на меня и улыбается. – Брось, ему достаточно было сболтнуть одно слово этим ублюдкам, ясно? Они все узнали от него, и неважно, с чего все началось. Он был на той вечеринке. И напился в хлам, слышишь? Черт, Иди, как можно быть такой наивной? – он смеется.

– Это ты наивный! Неужели ты решил, что они спустят тебе такое с рук?

Мои слова заставляют его задуматься – до него вдруг доходит, что он не всесилен и не способен больше контролировать всех и вся.

– Тебе кто-то что-то сказал? У него хватило наглости с тобой заговорить?

– Не у него – я его вообще сегодня не видела.

– Тогда кто это был? – спрашивает он. – Кто?

– А что? Хочешь вконец все испортить? Может, тебе надо, чтобы меня убили? Тогда ты успокоишься, нет? И не надо будет меня стыдиться.

– Иди, прекрати. Не говори так. – Кейлин пытается меня обнять. – Ты знаешь, что я не… Иди…

Он напрасно зовет меня. Меня уже нет в гостиной.

Как можно громче хлопаю дверью комнаты.

Поворачиваю замок на девяносто градусов и опускаюсь на пол.

И вдруг все внутри затихает. И в голове затихает. Как будто все эмоции, все реакции, все мысли истощились, и мне нечего больше предложить ни Кейлину, ни себе самой.

Я слышу его крики в коридоре, слышу, как он колотит в дверь.

– Иди. Иди? Иден! – Бам, бам, бам. – Открой эту чертову дверь! – Он дергает дверную ручку, пытаясь войти. – Иди, с тобой все в порядке? Иди, хватит!

Я ничего не отвечаю. Ничего не делаю. Ничего не чувствую.

– Пожалуйста, Иди, – тихо, почти печально произносит брат. – Иди, прошу. – Я слышу его дыхание – он дышит как-то странно, прерывисто. Но нет, это не просто дыхание… Постепенно до меня доходит, что Кейлин плачет. А я стою на коленях по ту сторону двери, в своей комнате, которая словно находится в другой галактике, и чувствую абсолютную пустоту внутри. Я как будто мертвая. Он еще раз дергает ручку, а потом наступает тишина. Я лишь слышу, как закрывается входная дверь, а потом под окном заводится его машина.

Я пропускаю спектакль под названием «семейный ужин», где мы играем роли любящей нормальной семьи – увы, у меня нет дублера. Сыграв свои роли заботливых матери и отца, мама с папой отправляются спать, а Кейлин (в роли правильного, внимательного старшего брата) выманивает меня из комнаты лучшим блюдом на земле. Это знаменитый пицца-сандвич Кейлина Маккрори, рецепт которого содержится в названии: бутерброд с начинкой для пиццы. Соус, тонна тертого сыра, пепперони и грибы, черные и зеленые оливки, и все поджарено в бутерброднице до идеальной золотистой маслянистости. Невозможно вкусное, проверенное временем лакомство, которое никогда его не подводило. Вот и на этот раз я не могу устоять.

Мы до ночи не спим, совсем как в детстве. Уменьшив громкость телевизора, передразниваем актеров рекламных роликов, смотрим жуткие клипы 1990-х и искренне смеемся над дурацкими детскими мультиками. А когда я засыпаю на диване, Кейлин укрывает меня старым, колючим, пропахшим пылью, но очень теплым одеялом из чулана в коридоре. Хотя бы временно между нами мир.

На следующий день я встречаю Джоша в школе. Вид у него не очень – фиолетово-зеленый фингал под правым глазом, левая скула поцарапана, а синяк на челюсти уже успел пожелтеть. Увидев, что я иду навстречу, он пристально смотрит на меня, как будто я что-то говорю, а он вслушивается. Я собираюсь сказать, что то, что сделал мой брат, не имеет ко мне никакого отношения, а то, что сделали его друзья, не имеет никакого отношения к нему. Я собираюсь извиниться. Помириться. Мне даже хочется сказать ему, как я соскучилась, как я хочу, чтобы мы снова были вместе, на этот раз по-настоящему. Я правда хочу сказать ему все это. Правда.

Но тут рядом с ним возникает его друг из баскетбольной команды и ухмыляется, глядя на меня. Сложив руки рупором, беззвучно шепчет: «Шлюха». И толкает Джоша локтем в бок. Лыбится и смотрит на него, потом на меня и снова на него. Я останавливаюсь. Жду, как Джош отреагирует. Его дружок тоже ждет. «Только не смейся, только не смейся, прошу», – повторяю я про себя.