Такого не было даже в Афгане

И тут начинается обстрел. Снаряды ложатся максимум метров 200 от нас. Он перепугался — всё, закрываю. Я говорю — а мясо, давай мне отрежь.

— Я могу отрезать, но только небольшую часть, но, понимаешь это долго ждать, вот у меня человек ушёл за ножом. Да, видимо, из-за обстрела в землянку залез.

А обстрел всё усиливается, снаряды рвутся, завскладом нервничает.

Я ему опять — давай нам это мясо, очень благодарны тебе будем (а дверь контейнера не даю ему закрывать).

— Не могу, я послал человека. Вот сейчас он принесёт нож.

Короче, после нескольких снарядов, разорвавшихся уж очень близко, он чуть уже не завопил — да Бог с ним — забирай ты это мясо!

Я — своим охранникам, они — мясо под мышку и к машине.

Приезжаем к себе.

— Где вы хранили у себя скоропортящиеся продукты?

— В огромном холодильнике, он наполовину не работал, но хоть немного холода производил.

Итак, приезжаем. Владимир Николаевич подходит к машине, в кузов смотрит — мол, что-то ещё привёз? А это что такое?

— Как что, мясо.

Он говорит — откуда ты это достал? — Ну, ничего себе!

Так вот, после долгого употребления консервов — и рыбки отведали, и мяса. К сожалению, это были счастливые исключения.

Возвращаясь к меню, очень долго после Анголы я не мог есть гречку, рис, макароны, так их наелся в Анголе. Выбирать-то всё равно было не из чего.

Через некоторое время я решил разобраться с обеспечением нашей охраны (уж слишком всё у них было старое, да обтрёпанное). Просто взял с собой человек шесть наших охранников, приехал к начальнику тыла бригады («Печоры») и сказал — «Смотри, что делается: наша охрана ходит в тряпье, не моется, не бреется, грязью по уши заросла, и так далее. И если ты действительно начальник тыла, то будь добр — обеспечь им нормальное существование».

— Знаешь, спрашиваю его, в чем дело? Мы, то есть советские специалисты, не сможем нормально работать, если наши охранники не смогут выполнять свои задачи. Соответственно, если мы не сможем нормально работать, то и бригада тоже — вот такая простейшая цепочка закономерностей! Так ему и сказал.

Кстати, нормальный мужик оказался. Он выслушал внимательно, видать, проникся этой идеей и говорит: ну ладно, пошли на склад. На первый раз он выдал мыла, полотенца, носки, майки, трусы, зубную пасту и щётки, расчёски даже и прочую такую ерунду.

Я ему сказал: это что всё, что ты можешь дать?

— Нет, нет, ты не подумай ничего плохого, вот берите ещё новый камуфляж, ботинки. Приезжай в следующий раз, ещё чего-нибудь выдам.

Я говорю — хорошо, я ведь приеду, жди.

Наши охранники переоделись в новый камуфляж. Приезжаем мы назад, нас встречает наш старший — Владимир Николаевич Зиновьев. Он так смотрит — не понял.

— Это кто?

— Это наши охранники.

— А как это?

Я говорю — ну как же, надо же было людей одеть по-человечески, выдать им всё необходимое.

А наша охрана потом разгуливала по миссии, все такие важные — в новых камуфляжах, с новыми полотенцами на плечах, в волосах расчёски новые, а во рту — зубные щётки.

Теперь — ещё один случай. Как я рассказывал, мы очень долгое время ели тушёнку. Это была тушёнка самая разнообразная, её поставляли самолётами, вертолётами. Баночки разные — от маленьких до очень больших. Были баночки, которые мы называли «собачья радость», мы их открывали и говорили: пошли все на фиг, мы такую гадость не будем есть, отдавали их собакам, они их ели с удовольствием (потому так эти консервы и назывались). Я даже так подозреваю, что собаки думали: «Какие хорошие люди, нам тушёнку дают, сами не кушают, о нас заботятся». Иногда отдавали неграм, но это в том случае, если они просили. Вот тоже интересно, ангольцы, как и мы, нюхали эту гадость — ф-ммм (морщились) — и говорили — нет, мы есть тоже не будем, но женщинам своим отвезём.

Самое смешное, что они её отвозили своим женщинам. Я при этом присутствовал.

У одного ангольца из нашей охраны была симпатичная женщина в соседней деревне, а нам как раз прислали тушёнку. В длинных банках, по несколько килограммов в каждой. Там была свинина французского производства.

Я её открываю, а там такой запах! Даже не знаю — то ли просрочена была, то ли она такая сама по себе. Я зову ангольца Антонио, — иди сюда. Он подходит и нюхает — ойа-аа! (тошнит его). Я спрашиваю — что можно сделать с ней. Он говорит — я её отвезу своей мулер (женщине).