Такие разные странные судьбы

Юра как-то скривился, молча снял пальто и прошел в комнату, было видно, что он не знает как ему вести себя со мной. Я отправил Иру на кухню разогревать ужин и когда показывал, что где стоит, тихо на ушко произнес:

– Не очень спеши, дай нам немного поговорить наедине.

Вернувшись в комнату, где в кресле сидел все такой же угрюмый Юра, я начал говорить. Я сутки готовился к разговору, но все слова, которые я хотел сказать сыну, куда-то исчезли. Однако, собрав всю оставшуюся волю в кулак, я сказал:

– Юра, пойми, я ничего не прошу от тебя, не прошу называть меня отцом, не прошу полюбить меня больше, чем есть сейчас, не собираюсь в суде устанавливать свое отцовство, не пытаюсь настраивать тебя против матери, самого лучшего человека на земле – мне просто надо знать, что на земле есть два человека которым я не безразличен, которых я любил последние тридцать лет и которые всегда могут рассчитывать на мою помощь. Давай спокойно, не торопясь поговорим, я отвечу на все твои вопросы, честно, ничего не скрывая от тебя, а ты решишь, что будет дальше.

В течение моего монолога лицо Юры постепенно оттаивало, он немного расслабился. Я налил ему и себе по рюмочке бренди, но предупредил:

– Только по одной, перед ужином. Нам обоим надо быть трезвыми сегодня.

Во время ужина мы разговаривали о всяких пустяках – как они готовятся к переезду, о ближайших планах на будущее. Во время еды я заметил, что вчерашняя размолвка между отцом и дочерью не прошла бесследно – на все вопросы Юры Ирина отвечала односложно:

– Да папа, хорошо папа, нет папа.

Но я решил оставить разбор этих вопросов на более поздний срок, а сейчас попытаться решить главные проблемы. Мы перешли в комнату, Юра и я сели друг против друга в кресла, а Ирина расположилась на диване.

– Давайте я подробно расскажу Вам все, как было, если что-то будет не понятно, сразу спрашивайте. Я обещаю, что отвечу на любые вопросы и ни в чем не отклонюсь от правды, как бы она не была горька. Сказал я и начал свой рассказ.

Мы проговорили более четырех часов, сына с внучкой интересовали все подробности наших с Наташей отношений и мне приходилось часто прерывать свой рассказ и давать обширные пояснения. Во время разговора Юра, как мне показалось, окончательно оттаял, но, ни разу не назвал меня отцом или папой, хотя Иринка подчеркнуто называла меня только дедом.

В начале двенадцатого мы отправили Иру в маленькую комнату спать, а сами продолжили уже чисто мужской разговор. Когда по нашим расчетам она заснула, я попытался выяснить, что же на самом деле произошло вчера:

– Что произошло между тобой и Ирой, спросил я, почему она смотрит на тебя как на врага?

Саша рассказал, что когда он пришел домой, то застал ее целующуюся на диване с каким-то парнем. Я уточнил:

– Только целующимися?

– А что этого мало! Ей же всего пятнадцать лет.

– Слушай, у тебя же умная дочка, ты хоть попытался спокойно поговорить с ней, выслушать нормально ее, прежде чем закатывать вселенский скандал? Вспомни себя в семнадцать лет, что не целовался с девушками на диванах?

– Так то в семнадцать! А этой пигалице сколько?

– Теперешние пятнадцать – это наши как минимум семнадцать.

Так мы препирались некоторое время, но потом я все же убедил Юру утром поговорить с дочерью и попросить у нее прощение за резкость. В это время раздался голос из-за закрытой двери:

– А попросить прощение можно и сейчас!

Этот чертенок оказывается нас подслушивал. Юра ушел к ней в комнату, долго с ней шушукался, а затем вышел уже с совсем другим выражением лица.

– Ну что, помирились?

– Помирились, спасибо тебе.

В последующие дни я довольно много общался с Юрой и, особенно, с Иринкой, которая прожила у меня следующую субботу и воскресенье, когда сын все-таки съездил и продал дачу, а вечером устроил отвальную для своих друзей и сотрудников.

В эти два дня мы с внучкой опять очень много разговаривали, спорили иногда даже немного ругались, но тут же мирились.

А уже совсем перед отъездом домой в воскресенье, когда мы ждали Юру, она сказала слова, которые потрясли меня до глубины души:

– Деда, можно я тебе скажу все, что я думаю? Я тебя любила в качестве «дяди Игоря», еще больше полюбила после смерти бабушки и буду любить тебя всегда, но прожить свою жизнь как ты – я не хочу! Ты же из-за своих дурацких принципов половину жизни спустил в унитаз, вместо того, чтобы один раз переступить через них и может быть жить счастливо.

Я сразу не нашел ничего, что мог бы ответить ей, но видно на моем лице отразилась такая боль, что Ирочка схватила меня в объятия, стала целовать, повторяя:

– Деда, прости меня, пожалуйста, я не должна была этого говорить! Ну прости ты дурную внучку.

Я, конечно, убедил ее, что ничего страшного не произошло, что не обижаюсь на эти слова, что, разумеется, по-прежнему ее люблю.