Такие люди были раньше

— Не пойму, что с ним случилось, — бывало, изливал Хаим-Янкл душу перед кем-нибудь из соседей. — Будто согнулось, ветки поредели. Совсем не то, что раньше.

И никто ни разу ему не ответил: «Глупый портной! Все о дереве печется, а от самого уже землицей попахивает. Лучше бы о душе думал да псалмы читал!..»

А Хаим-Янкл с болью в сердце наблюдал потускневшими глазами, как умирает вместе с ним единственное дерево на улице.

— Дети его убили! — плакал он в тишине. — Сохнет дерево, погибает!

И часто вспоминал слова Тейвьи, царство ему небесное: «Ки ѓоодом эйц ѓасодэ».

— Ученейший был человек, жаль, что помер! — вздыхал в такие минуты Хаим-Янкл.

В глубокой тоске он приникал к оконному стеклу и слушал, как шумят на дереве последние оставшиеся ветки.

1901

Лен

Когда Залман женился, поначалу его содержал тесть, но все когда-нибудь кончается. Молодой человек забрал двести рублей приданого, вложенных в дело местного богача, и приступил к торговле.

Залман был просвещенцем и в складчину с восемью знакомцами выписывал «Ѓамейлиц»[17]. Правда, читал «Ѓамейлиц» он один, остальные, молодые хозяева, больше так, просто кичились своей образованностью. Только Залман понимал, что там пишут. Еще когда жил за счет тестя, он всегда прочитывал газету от начала до конца. Читал не только статьи о политике, написанные тяжелым, невнятным языком, но даже изучал цены на зерно, которые печатались мелким шрифтом на последней странице.

А когда сам начал торговать, эта рубрика стала для него еще важнее. Прежде чем отправиться воскресным утром на рынок, он внимательно просматривал цены в газете. Хотя Залман знал, что торговцы — евреи малообразованные и им ни холодно ни жарко, что там пишут, все равно «Ѓамейлиц» оставался для него большим авторитетом.

Когда в конце недели Залман продавал зерно, он часто начинал спорить с покупателем.

— Да как же так? — твердил Залман. — В «Ѓамейлице» черным по белому написано, что цена на «сеойрим», то есть ячмень, «хозок», то есть держится, а вы приходите и даете мне меньше, чем неделю назад, когда «Ѓамейлиц» как раз писал, что «сеойрим», наоборот, «рофэ», значит, падает в цене…

На что перекупщик со спокойной улыбкой отвечал:

— Слишком ты ученый, Залман. Торговал бы лучше как мы, без грамматики, глядишь, больше бы зарабатывал.

Но Залман стоял на своем: если в газете написано, значит, так и есть. И, боясь продешевить, придерживал товар на пару недель. А дождавшись, когда в «Ѓамейлице» напишут «рофэ», опять звал перекупщика и спрашивал:

— Любопытно, а сколько сегодня дадите?

И тот, будто назло, отвечал:

— Что ж, Залман, сегодня на две копейки за пуд больше. Подорожало немного…

Залман еле сдерживался, чтобы не крикнуть: «Подешевело!» Он соглашался, чтобы не потерять две копейки с пуда, но про себя думал: «Да пошел он к черту, дубина неграмотная! Не знает, какие сейчас цены по курсу…»

Потом он все-таки стал торговать, не сверяясь с газетой. Увидел, что так скоро последние сто рублей потеряет.

Вечером после субботы он теперь заглядывал к богатому купцу Хаиму Ичесу, у которого собирались мелкие лавочники и посредники, и расспрашивал, какие нынче цены.

— Давно бы так! — Хаим, человек добродушный, но весьма упрямый в том, что касалось торговли, хлопал Залмана по плечу. — Вижу, человеком становишься! Не смотришь больше, чего там в газетах пишут… Им-то откуда знать?

И, с гордостью ткнув себя пальцем в грудь, добавлял:

— Я сам себе газета!

А затем, расхохотавшись, ставил точку:

— Уж ты мне поверь, Залман.

Уходя от Хаима, Залман чувствовал себя как выпоротый мальчишка. Думал с грустью, что образование и торговля друг другу не пара, и если действительно хочешь стать торговцем, надо выкинуть газеты из головы.

Однако, вернувшись домой, опять брал в руки «Ѓамейлиц», изучал цены и, убедившись, что в газете написано прямо противоположное тому, что сказал Хаим, с досадой засовывал ее куда подальше и ворчал:

— Вот и будь образованным, когда имеешь дело с такими дубинами неграмотными!..

*

Не мог Залман поставить себя на одну доску с мелкими рыночными перекупщиками. Если бы он продавал и покупал по ценам, напечатанным в «Ѓамейлице», то имел бы право считать себя выше «коллег», но не получается. Значит, надо найти другой, более благородный товар, который требует знаний.

Правда, чтобы зерном торговать, тоже знания нужны. Пшеница должна быть слегка красноватой, овес продолговатым и сухим, ячмень округлым, любое зерно должно быть чистым, без червей, и прочие тонкости. Но это любой знает, тут много ума не надо.