Такая долгая жизнь

— Жалеешь? — спросила Лариса. И наставительно добавила: — Надо было дома сидеть и в лес не ходить.

— Теперь уже поздно…

Когда Ананьин злился на нее, шептал про себя: «Болото! Трясина!..»

И до Ларисы у Ананьина были увлечения. Была у него юношеская любовь — гимназистка Ася, когда он после третьего курса университета приехал на каникулы домой в Царицын.

На фронте он жил несколько месяцев, как с женой, с медсестрой Ириной. И потом еще были женщины. Расставался он с ними легко, чаще всего по воле обстоятельств. Не попалось ему ни одной такой, которую бы он хотел удержать около себя надолго, назвать своей женой.

Поначалу и с Ларисой все было как и с другими. Как-то он проводил ее домой. Стал захаживать. Приносил конфеты, цветы, книги. Хотел очаровать. И говорил, говорил и говорил… Ананьин знал, что, когда он в ударе, его слушают, он нравится… Но на Ларису почему-то это мало действовало. Она односложно отвечала на вопросы, и втянуть ее в какой-то жаркий разговор, спор, чтобы в словесном поединке победить, ему ни разу не удавалось.

«Да она просто тупица!» — как-то в раздражении сказал он себе. Но она не была тупицей, и Ананьин это хорошо понимал. То, что она неохотно читала книги, еще ничего не значило. У нее был живой, наблюдательный ум, но очень ленивый. «Да, да, именно ленивый», — в другой раз подумал он. Надо сбросить эту леность, освободить живое от скорлупы. Но как? И он старался.

Однако чем больше он старался, тем меньше это удавалось. Тогда Ананьин решил: «Я должен освободиться от этой унизительной зависимости, от власти над моим духом и телом. Если она будет принадлежать мне — я освобожусь…» И вот однажды поздним теплым вечером Ананьин вышел от Ларисы с чувством ни с чем не сравнимого удовлетворения и легкости в теле и сердце. «Теперь не я, а она будет искать встреч со мной…»

Но прошел день, два, три, а Лариса не только не искала с ним встреч, но даже ни разу не позвонила. На четвертый день он сам пришел к ней.

Лариса была в светло-сером платье, наглухо застегнутом до самой шеи, в темных чулках, с накрашенными губами. Чувство ревности остро кольнуло его: «Ждет кого-то!»

— Ты почему ж это не заходишь, не звонишь? — как можно равнодушнее спросил он.

— А зачем? — Лариса взяла конфету из коробки, которую прихватил с собой Ананьин.

— Как — зачем? — удивился он.

— Да, зачем? — все так же равнодушно повторила свой вопрос Лариса и осторожно, чтобы не испортить рисунок на губах, откусила кусочек шоколаду.

— Но после того, что произошло, я думал…

— А что, собственно, произошло? — перебила его Лариса.

Ананьин совсем смешался.

— Ты ждала кого-нибудь? — не выдержав, спросил он после затянувшейся паузы.

— Нет.

— А меня?

— Я знала, что ты придешь.

— Знала?.. Откуда?

— Ты же сказал, что любишь меня, — значит, придешь.

«Врет. Ждет кого-то!» — с неприязнью подумал он. Но никто не пришел, а Ананьин остался у Ларисы до утра. Это не принесло ему успокоения. Напротив. Теперь чувство ревности постоянно терзало его.

«Если она с такой легкостью сошлась со мной, то может так же и с другим…»

— Что это на тебя так мужчины глаза пялят? — как-то в сердцах спросил он ее.

— Пусть пялят, жалко, что ли? — беззаботно ответила Лариса.

Он не мог приходить к ней каждый вечер. И, сидя допоздна в своем кабинете на заводе или в президиуме на различных заседаниях и собраниях, думал не о деле, не о работе, а о ней. Где она сейчас и с кем?

«Так дальше продолжаться не может! Я женюсь на ней, женюсь!» Но он ничего не знал о своей будущей жене или почти ничего. Женитьба для Ананьина была шагом непростым.

— Расскажи мне о себе, о своих родных, близких, — попросил он.

— А зачем?

— Я прошу тебя стать моей женой, и мне интересно знать о тебе все.

— Что — все?

— Ну, где ты родилась. Кто твой отец, кто мать?

И Лариса рассказала.

«Боже мой!» — подумал Ананьин с ужасом, когда услышал о Демиде.

Отец Ананьина был сапожником. Держал до революции в Царицыне мастерскую, имел двух работников. Когда Ананьин вступил в партию, то написал в анкете, в графе «Отец»: «Ремесленник (сапожник)». В графе «Мать» — «Домохозяйка». То, что отец имел двух работников, он скрыл. И долгие годы потом его терзала тревога: вдруг узнают? Отец давно умер. Поселок, где они жили до революции, снесли — на этом месте построили новый завод. Мать переехала к сестре в Астрахань. Все концы в воду. И вдруг — Демид!..

— Он что, кулак? — не выдержал Ананьин.

Лариса зло глянула на него.

— Ты не обижайся, пойми: я член партии, а это вопрос принципиальный…

— Ну и спи со своими принципами, — зло оборвала его Лариса.

— Еще раз прошу тебя: пойми меня. Я люблю тебя и все равно женюсь на тебе, но только хочу полной ясности…

Лариса нехорошо улыбнулась:

— Осчастливил…

— Зачем ты так? — огорчился Ананьин.

— Никаким кулаком он не был. А если хочешь знать все до конца — не отец он мне вовсе, — вдруг заявила Лариса.

— Как — не отец?

И она рассказала ему о своем настоящем отце, о Григории, ссыльном.

— Так твой настоящий отец — революционер? — радостно воскликнул Ананьин и добавил с легкой укоризной и нежностью: — Ну что же ты, Лара, сразу не сказала…