Так умирают короли

— Смотрят потому, что показывают нечто не совсем пристойное, то, что никто не осмеливается, а Самсонов показывает. Это как демонстрация полового акта. Все знают, что это существует, и знают, как это происходит, но тем не менее старательно избегают публичности. Потому что это нравственный аспект, ты меня понимаешь?

— Это разные вещи.

— В каком-то смысле — да. Но их роднит то, что и в первом, и во втором случае люди предпочитают избегать огласки. Ведь нелепые ситуации, в которые попадают наши герои, очень неприятны. И неудивительно, что люди хотят, чтобы их неприятности были известны как можно меньшему числу окружающих. А Самсонов выставляет их на всеобщее обозрение. Точнее, на осмеяние.

— Ну и что, — буркнул я.

Светлана подумала и ответила после паузы:

— Ничего. Я только хотела сказать, что все это выглядит недобро. Мы все для него подопытные кролики. Хотя каждый из нас ему по-своему интересен. Я иногда ловлю его взгляд — такой вроде бы скользящий, скучающий, но вижу в нем затаенный интерес.

Я готов был с ней согласиться. Потому что сам замечал нечто подобное, но не мог четко сформулировать эту мысль. Светлана все привела в порядок, расставив по своим местам.

— Он наблюдает за нашим поведением так, словно мы — герои одной большой передачи. А он в этой передаче режиссер.

— Жизнь нельзя срежиссировать, — буркнул я.

— Можно. Просто не каждому дано. Вот Самсонов умеет. Ты правильно сказал — он талантлив. Очень. Он умеет провоцировать наших героев так, что люди раскрываются со всеми их недостатками.

— А смысл?

— Не знаю, — пожала плечами Светлана. — Мне кажется, что это своего рода болезнь, лекарства от которой нет.

Впереди показались огни Москвы.

— Ты боишься за него? — спросил я.

— Да, — после долгой паузы ответила Светлана. — Для меня это было откровением. Может, она действительно влюблена в Самсонова? Подчиненная и шеф, безответная любовь. Такое бывает, я слышал.

— Все замыкается на деньгах, как мне кажется, — сказал я. — Эти умопомрачительные суммы, бесконтрольно переходящие из рук в руки, — вот на чем можно быстро погореть.

Светлана слушала меня с сосредоточенно-напряженным выражением лица.

— Сегодня в музее я увидел рекламу банка: Наверное, это и есть та самая «скрытая реклама», о которой мы говорили?

Светлана утвердительно кивнула:

— Да. Я сама видела, как к Самсонову приезжали люди из банка.

— Привозили деньги?

— Ну, наверное. Это всегда происходит без свидетелей, ты же понимаешь. Заплатили, и сегодня Загорский так поставил свою камеру, что в рамке все время была эта чертова реклама.

— Он жадный?

— Кто? Самсонов? Нет.

Светлана ответила очень уверенно, даже не задумываясь.

— Нет? — удивился я. — А по-моему, он деньги любит.

— Любовь разная бывает. Для него деньги не самоцель, он их в сундук не складывает. Они нужны ему для того, чтобы иметь возможность ставить свои роскошные спектакли. Например, свадебный банкет, который он оплатил, — это ведь тоже продолжение съемочного дня. Только без видеокамер. И постановщик, и единственный зритель — это Самсонов. Самсонов не живет, он играет. Жизнь для него— один большой спектакль. Он оглянется, выдернет из толпы кого-нибудь и показывает всем — смотрите каков, и взгляд у него при этом такой недобрый-недобрый.

Я вспомнил Маринину свадьбу, И Самсонова в тот вечер. И его взгляд. Изучающий, холодный, чуточку насмешливый. Да, все правда. Он срежиссировал все, что там произошло. Конечно, он не мог заставить меня найти в кладовой Марину и обласкать ее, пока молодой муж в растерянности метался по банкетному залу. Но без Самсонова этого и не случилось бы. А чтобы уж совсем наверняка получилось по его, он в конце вечера подбросил мне телефон Марины.

Поняв это, я несколько растерялся. Но потом подумал, что ничего серьезного там не было; я даже благодарен Самсонову, потому что против знакомства с Мариной ничего не имел.

Мы въехали в Москву. Полтора часа ушло на то, чтобы развезти всех по домам. Когда мы остались вдвоем, Светлана поинтересовалась; глядя не на меня, а в пространство перед собой:

— Ко мне?

Я не хотел возвращаться в свою пустую квартиру и потому согласился легко и быстро. Но только дома у Светланы Я почувствовал, как сильно устал.

— Будешь ужинать? — спросила Светлана.

Вместо ответа я привлек ее к себе. Она была какая-то вялая и безвольная.

— Устала?

— Ничего, — качнула головой. — Сейчас приму холодный душ и буду в порядке.

У нее был такой вид, словно она о чем-то мучительно размышляла.

Я разделся и лег в кровать. Было слышно, как в ванной льется вода. Она лилась и лилась, звук был слишком уж монотонный. В конце концов я не выдержал и поднялся. Светланы не было. Нигде. Обескураженный, я прошелся по квартире, и наконец догадался выглянуть в окно. Нашего фургона у подъезда не было. Светлана уехала. Уехала в такой спешке, что даже не предупредила меня. Я сразу догадался, куда она умчалась. К Самсонову.

Она позвонила часа через два. Голос у нее был очень усталый.

— Извини!

— Ты у Самсонова?

— Нет, он меня прогнал. Я звоню от его соседей.

— Возвращайся, — попросил я.

— Нет, останусь здесь, переночую в фургоне.