Так произошло

Раз за разом, стоило ему подняться только выше — он лишь больше и больше понимал, что единственное, что он видел с новой покоренной вершины — это вершина, что он еще не покорил.

Может быть именно поэтому Старик погиб… Пожертвовал собой, чтобы спасти тебя.

Какие вещи может знать тот, кто жил тысячу лет? О каких вещах он знал, что он их не знает? О каких вещах он знал, что никогда не сможет их постичь?

Может быть он просто увидел свой предел. И видел, что твой предел еще не был достигнут. Он был умен именно потому, что понимал, что дальше ему не пройти.

Если бы только Джонатан мог избавиться от этого знания. От этих размышлений и сомнений. Если бы…

Но что же теперь, король Гленн?

Каждое действие во благо, что он совершал, было лишь каплей в море тех действий, что он не сделал.

Каждая жизнь, что он спас сегодня — это десять жизней, что он не спас вчера.

Даже сейчас размышляя в своей мастерской Джонатан понимал, что он мог потратить это время куда лучше. Спасти еще одного человека. Создать еще один шедевр. Изобрести еще одно лекарство.

Не безумие ли покрывает твой разум?

Джонатан боялся стать безумным когда-то. Мародер, чей разум был уничтожен его же магией. Безумный мир, безумный король безумного мира. Маг, что более не видит разницы между своими фантазиями и реальностью — тот, кто стирает границу между двумя.

Или же безумие иного плана. Апокалиптичное безумие нефанди, чудовищ, извративших саму суть реальности и магии. Единственное создание Теллуриана, что никогда не должно было существовать.

Джонатан никогда не думал, что он будет доведен до безумия иного плана. Безумия несовершенства.

Ведь это так просто, Джонатан. Быть героем своей собственной истории. Быть королем на коне, сражающим злых драконов ради сердца прекрасной дамы. Быть добрым, быть правильным очень просто, Джонатан. До тех пор, пока ты не начнешь понимать последствия своих действий.

Джонатан знал, что он не мог останавливаться. Бездействие было его проблемой — но что ему нужно было выбирать?

И Джонатан выбирал, насколько мог. Его люди, его проекты, его семья и его друзья — превыше правильного добра. Превыше высшей цели и спасения мира.

Этому ли учил тебя старик?

Джонатан не знал. Не был уверен. Не помнил.

Он выбирал, раз за разом — и каждый раз, как ему казалось, он уходил дальше и дальше от своего изначального видения.

От героя и спасителя к прагматичному…

Политику, наверное.

Если мои люди хотят есть — я отберу еду у твоих людей. Если моему государству нужен прах — я заставлю твое государство принести его. Если мне нужно спокойствие — я отдам тебя на растерзание гримм.

Я хороший человек.

Джонатан медленно вздохнул, глядя вдаль.

На улице снаружи дома гуляли люди, резвились дети, маршировали солдаты.

Должен ли он был обменять их жизнь на жизни иных? Должен ли он был жертвовать собой ради них?

Джонатан ощутил, как заныла половина грудной клетки — еще одна из многих вещей, что он пожертвовал ради других — и взглянул вдаль.

Солнце медленно двигалось по небу, облака тянулись вереницей через синеву, и день проходил также, как и все остальные.

Джонатан поднял ручку и закрыл свою записную книжку, отставив ее в сторону. Подтянув поближе листок, Джонатан вздохнул и начал писать медленно, выводя букву за буквой.

Он мог помочь. Он, наверное, даже считал это правильным — помогать. Он, вероятно, даже хотел помочь. И все же ответ был один.

«Спасибо за контакт Рейвен, Озпин, но ни Синдер, ни Нио не станет девой весны. Скажи Лайонхарту, чтобы они искали иного кандидата.»

* * *

Синдер Фолл считала себя — и не безосновательно — лучшей во всем.

Абсолютные рекорды были установлены на всех тестах и на всех предметах, что она посещала — не только по количеству правильных ответов — но и по времени завершения теста, с абсолютной правильностью решения всех вопросов, конечно же.

И Синдер, как и полагается, гордилась подобными результатами — но, неожиданно для подобных условий, реакция ее одноклассников и учеников, которым Синдер отныне ставилась в пример, была не негативной — даже наоборот.