Так не строят!

А откуда знать? Отец женил Сучка, почитай, отроком, а Софья, невеста его, и того младше была… Полгода не прожили – прибрала её горячка. И батюшку с матушкой, да сестрицу младшую.

Куда деваться вдовцу, которому от роду едва шестнадцать лет? Схоронил Кондрат всех и подался в Новгород-Северский в артель к дядьке – двоюродному брату отца, благо, батюшка покойный секреты мастерства вколотить в задние ворота излишне прыткому сыну всё-таки успел. Дядька принял, да и как не принять – родня. Ну и лестно ему стало, что сын брата двоюродного, великого искусника в плотницком ремесле, под его рукой ходит.

А там город большой – дело молодое. Да шпыняют все, мол, заморыш муромский – лешак из леса вышел! Вот и доказывал всем и каждому, что он ни в чём не хуже! Так и понеслось – то драки, то девки… Сколько раз били и сколько сам бил – счёт потерял, подолов так и вовсе задрал без счёта. А когда на судном поле десятника княжьей дружины из-за вдовы молодой зарубил, так и побаиваться стали. За все художества Сучком прозвали, мол, кривое дерево в сук растёт – так и прилипло. Дядька раз десять женить пытался, а потом рукой махнул – когда-нибудь сам перебесится. А потом взял да помер. И как-то получилось, что стал Кондратий Сучок старшиной артельным. Сама артель и признала – больно мастер хорош: ни в Новгороде-Северском, ни в стольном Чернигове, ни в Переславле такого не сыщешь. Да только мало для счастья одного мастерства, мало! Вот и горела теперь душа…

«Проблудил своё счастьё! Был бы умнее, уже бы детишки в возраст входили… Своих бы на руках баюкал, своим домом, как все люди жил! А-а-а!»

Меж тем выгрузка беженцев шла своим чередом. Здоровяк Мудила, повинуясь напористой скороговорке Говорухи, подхватил на руки сухонькую бабёнку:

– Ты что творишь, охальник! – взвизгнула та на весь берег и невеликим своим кулачком пристукнула кузнеца по темечку. – Чего удумал?! Я честная жена! Мужу пожалуюсь! Он тебя в бараний рог!

– Не изволь беспокоиться, красавица! Никто невинность твою не похитит! – хохотнул молчаливый обычно мастер.

– Ирод! Кобелина! – баба вошла в раж и принялась колотить кузнеца по чему ни попадя.

Даже измученные долгой дорогой по жаре, страхом и неизвестностью женщины заулыбались, глядя на это, а детишки, глядя на весёлых матерей и вовсе оживились.

– Мам, а чего это тётка Глафира? – робко спросил один белоголовый пацанёнок и всё – прорвало плотину:

– Мам… Мам… Мам… – раздалось со всех сторон.

А разошедшаяся бабёнка продолжала увлечённо лупцевать здоровенного кузнеца, суля ему мужнин гнев и все кары небесные в придачу. Мудила ржал в голос:

– Ну ты горяча, красавица – прям огонь! Вот мужу-то твоему радость!

Улыбки уже переросли в смех, а смех в хохот, и только Сучковы плотники, открыв рты, молча глазели на своего обычно тугодумного и нелюдимого кузнеца. Кое-кто из баб уже утирал краем платка выступившие на глазах слёзы: страх, тревога за родное село, за оставшихся там мужей, отцов, братьев, детей, подруг, мучительная неизвестность – всё, к счастью, прорвалось не слезами, а смехом. Неудержимым и неостановимым.

И тут Говоруха оглушительно свистнула. От неожиданности все разом смолкли и обернулись на Верку. А та глядела с телеги поверх голов, не хуже, чем воевода Корней с седла.

– Етит твою! – восхитился кто-то из лесовиков.

– А ну, будя ржать! Дело надо делать! – как поп с амвона провозгласила Говоруха. – Глашка, нишкни! Хватит ручонками мельтешить – того и гляди Мудиле всё на свете в кровь расчешешь! А ты, кобелина, кончай чужую жену тискать! Дорвался, чучело бородатое! Детишек бы постыдился!

– А отчего бы и не помацать – больно бабёнка склад…

Фразу прервал звук затрещины.

– Я тебе помацаю, – зловеще пообещал Макар кому-то. – Глашка, тебе Верка моя что сказала? А ну, перестань народ смешить, баба! Погоди, я Кирюхе твоему скажу пару ласковых…

– Не трудись, Макар Кирьянович, – слегка поклонившись увечному воину, перебила его боярыня Анна. – Негоже мужам бабьей дурью голову забивать. А ты постыдись, Глафира. Не пристало жене ратника так себя ронять! Мастер Мудила к тебе с уважением подошёл – помощь оказать, а ты завизжала, будто тебя парень на посиделках за зад ущипнул!

– О как! У нас в Михайловом Городке поселение воинское – порядок нарушать не моги! – совсем смолчать Говоруха не могла, но тут же поправилась: – Прости, боярыня, поперёк тебя влезла.

Анна величественно кивнула Верке, показывая, что не гневается, и продолжила:

– Наставницы Вера, Ульяна, Арина, Вея вам места определят, девки проводят, мужи добраться помогут. Если что надо, то девкам скажите – они мне передадут. Отдохните с дороги и в трапезную, а тем, кто недужен, еду в горницы принесут… – Боярыня обернулась к Плаве. – У тебя всё готово?

– Столы накрыты, Анна Павловна! Как скажешь – сразу раздавать начнём, – главная стряпуха с достоинством поклонилась.

– Ульяна, у тебя все готово?

– Да, Анна Павловна! Девки все приготовили и пособят, кому нужно.