Тут Сучок высунул язык и начал, сопя от сосредоточенности, резать ложе для пращи. А как же не сопеть – работа-то тонкая! Вот и двигались пальцы мастера легко и осторожно, чтобы, не дай бог, не повредить неверным движением тонких планок.
Вот так и крутились мысли старшины вокруг да около, а руки – чуткие и искусные руки мастера – делали невиданную доселе игрушку. Совсем не страшной смотрелась забава, ежели не знать, что как из малого смешного котёнка вырастает лев, из неё вырастет орудие убийства, предназначенное плющить людей в кровавую кашу, сравнивать с землёй дома и стены, что эти дома защищают, да посылать огонь на их крыши.
И об этом думал мастер, но, ужаснувшись сначала делу рук своих, понял, что нельзя иначе. Что эта чудесная и страшная машина сродни мечу, который может как хранить мир и покой в руках воина, берегущего родную землю, так и нести кровь и смерть, попав в руки иноплеменного или доморощенного татя. Вот и получалось, что не стоять земле без меча. И без камнемёта тоже!
Нет, конечно, столь возвышенные мысли в голове свежеиспеченного десятника розмыслов пока еще не бродили, но ощущение чего-то благородного и великого, за что не жалко отдать свою жизнь и не грешно забрать чужую, у него появилось. Не понял – нутром почуял.
А еще подсказало нутро мастеру, что зря он столько лет считал воев не то чтобы бездельниками, но не по делу зазнавшимися выскочками. Дошло до Сучка, что они тоже и мастера, и трудники – только мастерство у них особое, да и труд тоже. И уже не считал более, что не по работе ратникам и почета, и достатка, да и всего прочего отмерено. Тем более, кому много дано, с того много и спросится.