Так не бывает, или Хрен знат

«Нет, такой замечательной водки я обязательно сегодня лизну. Хоть капельку, но лизну, – думал я, старательно заставляя себя заплакать. – Хрен с ней, с хворостиной! Упущу такую оказию, мужики меня не поймут!»

Какие мужики мне сдуру на ум пришли? Те, с которыми в морях бедовал, давно за чертой, забросившей моё прошлое в далёкое будущее. Да и сам я здесь на птичьих правах. Дождусь вот, когда Пимовна выговорится, заткну подходящую паузу словами «я больше не буду» и посчитаю, сколько конкретно мне ещё остаётся до полных сорока дней.

Только не было этой паузы.

– Васька! – повысила голос бабушка Катя. – Ты что это там притих? Знает кот, чью сметану сдул? А ну-ка, иди сюды!

«Звездюшкин» не торопился. Пока его ба, причитая и охая, складывала товар и пожитки в небольшую тележку, переделанную из детской коляски, он ковырял коричневой пяткой кротовью нору.

– Я кому говорю?!

Вместе с именем, прозвучавшим на всю станицу, Васька в моих глазах сразу обрёл статус чуть ли не своего человека. Хрен его знает, вдруг родственник? Вон как Пимовна с ба обнимались! Я даже стал смотреть на «Звездюшкина» без прежнего негатива.

Он подгребал бочком, приставными шагами, настороженно глядя из-под излома белёсых бровей. По вывернутой нижней губе сочилась сукровица, что придавало его лицу вид обиженный и плаксивый. И правда, чего это я психанул? Смалился, старый дурак…

– Так что вы там с Сашкой не поделили? – ещё раз спросила бабушка Катя.

Пацанчик подумал, наморщил лоб и выдохнул традиционное «та-а-а…».

– Миритесь. Сей же час помиритесь!

Я с готовностью спрыгнул с телеги. Ноги, обутые в кеды, мягко спружинили на придорожной пыли. Васька посмотрел на меня пристальным, запоминающим взглядом, чтобы не ошибиться, если поймает в следующий раз, и выставил правый кулак с оттопыренным грязным мизинцем. Ну, блин, отстой! Это типа того, что я тоже должен сцепиться с его согнутым пальцем такой же точно клешнёй и махать ею в воздухе сверху вниз, повторяя, как заклинание:

Мирись, мирись, мирись
И больше не дерись.
А если будешь драться,
То я буду кусаться!

В нашем маленьком городишке эта традиция отмерла, когда я был ещё дошколёнком. А здесь, в сельской глубинке, до сих пор так?! Я представил себя со стороны и покраснел от стыда.

Бабушка Катя ждала. Но и ради неё я не смог заставить себя пройти сквозь такие моральные муки.

– Давай по-взрослому, – сказал я «Звездюшкину», шагая к нему с раскрытой ладонью. – Ты молодец. Если бы я не ходил в секцию бокса, ещё неизвестно, чья взяла бы.

– Лады! – улыбнулся Васька, делая вид, что ему по фигу мои комплименты, но мордой порозовел. – Ты тоже законный пацан. Будем дружить.

Я также расцвёл, но по другой причине. Слово «законный» упало на душу с такой сладкой болью! Было оно когда-то наиболее часто употребляемым в уличном лексиконе. Вместо «хорошо» мы всегда говорили «законно». В моей старческой памяти это почему-то не удержалось. Спасибо, Васька напомнил.

– Ну что, петухи, помирились? Сидайте теперь ладком. Ехать пора.

Пимовна была при вожжах. Ба разместилась на бывшем моём месте, рядом с возницей. Села спиной к лошадям и заботливо придерживала за высокую ручку свою коляску с добром. Помимо тыквачных семечек была ещё там молодая картошка, петрушка, укроп и банки с соленьями.

Мы с Васькой молодецки запрыгнули на задок и устроились там среди громыхающих фляг.

– У нас будете ночевать, – просветил меня новый товарищ, – или у колдуна. Ты только на рожу его не смотри. Страшно. Мне один раз ночью приснилась, так я на перину нассал. Ох и ругалась бабка Глафира…

Я не знал, кого слушать. И там интересно, и там.

– Ну и как тебе отчий дом? – Голос Васькиной ба вальяжно переливался на низких тонах.

Бабушка Катя что-то прошептала в ответ и засмеялась. Грустно так и через силу.

– А комнатки ма-ахонькие! Не развернуться. Всё товаром заставлено. Я, считай, только трещину в потолке и узнала.

– Ну так сколько тебе было, когда Пим Алексеевич подался на Зеленчук? Годочков пять, шесть?

– Седьмой пошёл, я же январская…

Если бы не гулкий голос бабки Глафиры, я вообще ничего не понял бы из этой беседы. Гремели пустые фляги, Васька балабенил под ухом. Только и разобрал, что в доме, где сейчас магазин, когда-то родилась Пимовна, что в 1918-м её отец ушёл в горы вместе с семьёй и верными казаками и принял участие в восстании против большевиков, после которого в станице Ерёминской не стало кому жить.

Услышь нечто такое в прошлой своей жизни, я спрыгнул бы с телеги и подался до дому пешком. Плевать, что бабушка Катя наша соседка. Нечего делать советскому пионеру в обществе недобитых буржуев. Как поётся в нашей отрядной песне:

Славен Павлик Морозов!
Жив он в наших сердцах!
Презирая угрозы,
Он за правду стоял до конца.

Вот так! За правду пацан стоял. Потому что правда – одна. А всё остальное – ложь!