Так [не] бывает

Самое время, – говорит флейц. – Ну вот, уронил. Жалко, что хвост уже пропал, им хорошо баллончики из-под стола выкатывать. Это что, стемнело уже?

Ага, – говорят жалюзи. – Закругляйтесь.

Эй, ну что там, что там? – спрашивает лист. – Я же ничего не вижу!

Сейчас! – говорят жалюзи и сворачиваются. За окном темно, в свете настольной лампы отражение в окне четкое и яркое.

А ничего так, – говорит лист. – Симпатично. А он всегда так дымится, когда превращается? Вам не страшно вообще?

Мы привыкли, – говорит флейц.

Башня кривая, – ворчит линейка. – Надо было меня брать, то же мне, художник.

Чучело, – ласково говорит гугль и показывает картинку. – Эта башня последние двести лет кривая, сваи просели. Хорошие сваи, лиственничные, хотите, расскажу, как их вбивают в ил?

Всезнайка, – ворчит линейка и отворачивается насечкой к стене.

Не горюй, – утешает ее монтажный нож. – Он потом паспарту резать будет, много будет резать, и все по тебе. Не горюй.

Ну, молодец, вспомнил, – говорит джезва. – Твое счастье, что ты еще и плиту забыл включить.

В кладовке стоят женские босоножки. У них оборван ремешок, их не взяли, и они молчат. Только смотрят на чистое пятно в пыли на полу. Чемодан уехал, и поговорить босоножкам не с кем. Может, все-таки он когда-нибудь отнесет их в ремонт, полгода обещает, может все-таки отнесет.

Мария Станкевич Ночь пограничника

Несмотря на то, что поселения разрастаются и меняют свои физические очертания, настоящие границы всегда остаются на своих местах. Как и пограничники.

После переезда Аня заметно воспрянула духом. Гоняла мокрой тряпкой пыль из углов, распаковывала бесконечные коробки и коробочки, играла в пятнашки, расставляя их содержимое по полкам. Снова начала улыбаться.

– Представляешь, – говорила за ужином, – каких-то шестьдесят лет назад это был край города. Подумать только: наш дом был последним! А сейчас, считай, что в центре живем. Правда здорово?

Артем улыбался ей в ответ. Конечно, здорово, когда жена приходит в себя. И возвращается к нему.

Он тогда и не заметил, как это произошло. Как-то вскользь, потихоньку. Вот она еще встречает его на пороге объятьями, но уже очень быстро от них отстраняется. Не сразу поймешь, правда? Обнимает же. Вот они еще спят в одной постели, но все чаще он засыпает обнимая подушку, а не ее. А проснувшись, долго бродит по дому в одиночестве, пока она не встанет – часа в три пополудни. И еще час будет сидеть на балконе с чашкой кофе, сигаретами и отсутствующим взглядом. Вот еще разговаривают, но она больше молчит. Вот еще гуляют перед сном, но словно по разным улицам. Вот еще, и еще, и еще…

– Граница проходила по забору – видел забор? Скажи, занятный? Так странно представлять, сейчас там магазин, а за ним дорога и дома, и еще много-много домов, и магазинов, и всего подряд. А что было? Пустыри? Лес?

Ругал себя. Он и переезд-то ускорил, чтобы хоть как-то ее расшевелить. Никто их не гнал с той квартиры, и сама квартира была неплохая, хотя и чуть дальше от центра, и можно было бы подождать, подкопить, поискать варианты. Но нет, не мог уже жить в этом уютном безмолвии. Говоришь – не слышит. Прикасаешься – отстраняется. Спрашиваешь – не отвечает. Злишься – уходит. Вроде рядом, а нет ее. И что происходит – непонятно.

И вот, оттаяла. Начала улыбаться. Обнимать сама. Заговорила. Временами еще как: вон трещит про дом, у него уже в ушах позвякивает. Как раньше. Так здорово.

Месяц после переезда Артем еле дышал, словно дикого зверька боялся спугнуть новое (старое, такое родное) Анино настроение. Теперь почти не боится, вернулась хорошая. Почти совсем вернулась.

А всего-то и надо было – переехать. Кто бы мог подумать вообще? Может, тот дом что-то вроде радиоактивного был? Ходили такие слухи по городу про некоторые старые постройки.

– А ты заметил, что они тут по вечерам во дворе тусуются? Как в детстве: бабушки на лавочках, мужики в домино играют, вот это все. Заметил? Дети гуляют! Ты давно видел, чтобы во дворах дети гуляли?

Квартиру нашли быстро, и десятка вариантов не перебрали. То есть как… перебирал он, ей было все равно. Ходила, конечно, с ним на просмотры, но смотрела больше не на потолки и стены, а в свой планшет дурацкий. Проходила по квартире, кивала равнодушно и усаживалась на первый попавшийся стул, оставляя Артему открывать краны, проверять слышимость и задавать все необходимые вопросы. Ничего-то ей не надо, все-то ей нормально.

А к этому дому пришли и заинтересовалась вдруг. Попросила риелтора подождать, обошла весь двор, потрогала деревья, покачалась на качелях, долго стояла и нюхала многочисленные цветы в палисадниках.

– Смотри, – сказала, – какой забор занятный. Мне тут нравится.

Большую часть года врата закрыты, и пройти через них можно лишь по великой нужде. Лишь недолгое время, в течение нескольких ночей, что лежат меж двух праздников, граница становится открытой для всех, имеющих желание к переходу.