Так не бывает

«Спустя пять лет, проведённых в Москве, город, в котором я когда-то родилась и выросла, показался мне совершенно чужим. Я в нём теряюсь, плохо ориентируюсь. Вначале пыталась гулять, бесцельно бродить по нему, но два раза, к своему стыду и страху, заблудилась. Оба раза еле-еле выбралась из каких-то незнакомых промзон – и с тех пор с прогулками было покончено. Прости, даже писать об этом скучно… Давай лучше почитаю тебе стихи. Хотя они тоже не слишком-то жизнеутверждающие:

Отстучало, отгорело и остыло
Заполошное горячее большое.
По мгновениям отсчитывало жизни,
Трафаретило все судьбы очень чётко.
Наш с тобой, увы, предсмертным оказался.
Бисер строчек – как дорожки поцелуев.
Подожди чуть-чуть. Хочу тебе признаться:
Я в агонии, но я тебя ревную.
Откровенные слетают, ты их ловишь.
Расскажи серьёзно, кто, меня сменяя,
Приготовит тебе утренний наш кофе?
Кто теперь дыханьем тёплым шелковистым
К этой нежной оболочке прикоснётся?
Будешь долго ли мгновенья счастья помнить
Глупой верности короткой иноходца?
Проходя суглинком крайнего причала,
Не побрезгуешь покой печальный гладить,
Тихо белыми ладошками вздыхая
О непрожитом, оборванном в начале?
Кем же ты на тризне скорбной назовёшься?
Может, птицею свободной? Иль вдовою?
Пожалеешь – или просто в оправданье
Скупо молвишь: «Каждому своя дорога»?
Загрустишь ли ты, случайно обнаружив
Недописанные строчки в мониторе?
По Москве-реке однажды проплывёшь ли
С кем-то новым по знакомому маршруту?
Среди запахов чужих и непривычных
Сигаретный мой почувствуешь с самбукой?
До какого отболит, скажи мне, лета?
Отволнуется, забудется, остынет?
Много ль искренних молитв прочесть захочешь?
Сколько свечек в старом храме ты поставишь?
С кем разделишь в молчаливом пониманье
Запотевшую хмельную в поминанье?
Пожелаешь ли поведать о прощанье
Да о ревности, о трусости предсмертной?
О несдержанных, нелепых, малодушных
Перед поездом к архангелу-швейцару
И о том, как прежде было очень нужно
Заполошное горячее большое?

Кошеле ты моя ненаглядная! Кошеле – ты только моя, потому что так звала тебя только я. Ни чьей, как только моей, ты больше не будешь, в этом я уверена. Только я знаю, как пахнет от прозрачного кошачьего ушка. Самое страшное, что всё это уже в прошлом, причём безвозвратно. Чёрт с ним, пусть это жутко банально и совсем не возвышенно, но для меня – это самое главное в жизни, вечное, то, что останется навсегда.

Все эти тринадцать месяцев и двадцать четыре дня у меня никого не было. Даже ни разу не возникло желания взглянуть на кого-то. Я не пуританка вовсе, тебе это прекрасно известно, но когда познаешь лучшее, на суррогат уже не тянет. Это не ложь и не лесть, это беспощадная правда жестокой, одинокой жизни».