…Так навсегда!

А однажды я вижу, как где-то там, вдалеке… далеко, от раздевалки до кабинета директора и учительской, где торчит бюст Ленина, – очень далеко! Еще совсем недавно от «младших» вешалок до «старших» дойти – и то целое приключение. Это потом школа уменьшится, придешь на выборы, заглянешь перед свободным волеизъявлением в импровизированный буфет с бутербродами, и вроде участок твой в самой дальней рекреации – а пролетаешь за два шага… но пока – далеко.

Но я все равно вижу, как там, вдалеке, Алеша Шакурнов выхватывает по ушам от шестиклассника Ерофеева.

Ну, не сильно выхватывает. Хотя и не слабо. Так, средней тяжести выхват. И нет сомнений в том, что Алексей предварительно «вырубался», сиречь демонстрировал недостаточную субординацию и чинопочитание по отношению к старшему товарищу, это в его характере, то есть, по школьным понятиям, выхватывает теперь справедливо. Да и здоровый этот Ерофеев, тут и Пикчерский, пожалуй, призадумался бы, и то ли нос у него переломан, как у боксера, то ли уши смяты, как у «вольника», да все знают. Да и мне, ну как увидеть с такого расстояния, весь коридор в народе, кабы не лети я в прыжке прямо с пятой ступеньки вниз, да и пока еще дойдешь… Но надо бы подойти, надо бы сказать: «Ероша, ну что же ты делаешь, мудила ты грешный! Ну парень же без ноги, ну вся школа же знает, даже “бэ”, уж на что без головы, но все-таки… ну мало ли там что…» Надо… надо…

Вот за это мне по-настоящему стыдно, стыдно сейчас и стыдно будет всегда.

С***н

Весна! Даже не весна – уже почти лето, и, как ни странно прозвучит – уже целая половина школы позади! Окончен пятый класс, и у нас уже самая настоящая «практика», как у больших, и мы самозабвенно окапываем, подрезаем и красим зеленые насаждения в экологичный и приятный глазу вонючий белый цвет. И Дмитрий Владимирович Серпорезюк торжественно объявляет меня в списке тех, кто поедет в спортивный лагерь. А спортивный лагерь – это уже не просто тренировки, шаляй-валяй, хочешь пришел, хочешь нет – это самые настоящие «сборы». А «сборы» – это уже этап. Это уровень, если хотите знать.

А вечером мы, конечно, играем в футбол. И не во дворе, как всегда, это-то ладно. Тасик составляет протекцию – и возле школы, на настоящем большом поле, и мне доверяют ворота. С «большими»! Кто-то сомнительно фырчит, но Тасик уверенно отсекает подозрения: «Нормально! Нормально встанет, я тебе сказал! Ты забей ему сначала…» Настоящий «большой футбол», в полном смысле слова!

И действительно – нормально отстоял. И возвращаешься домой, уже почти затемно, и коленки разбиты, грязь налипла на взмокшие руки и спину, и стекающий пот щиплет глаза, и пить охота поскорей бы. Но идешь медленно, растягивая этот сладкий миг, и вдыхаешь аромат улицы, и прислушиваешься к звукам, и вся жизнь впереди, и в ней – только хорошее, и хочется лететь туда и лететь, как на скейтборде, раскинув руки… и быстро, и помедленнее…

И Тасик с друзьями уже куда-то ушел, а ты все идешь и идешь, все еще будет, но все равно не хочется, чтобы это сейчас переставало, и мать встречает тебя у подъезда и говорит тихим голосом:

– Алеша умер…

Что мы знали о смерти? Что мы вообще могли знать?