Так навсегда!

Правда, по техническим причинам начать скоро нам не удалось. Сперва на нас обрушилась подготовка к смотру строя и песни, а к этим компонентам, как нетрудно понять, в лагере под юрисдикцией МВД внимание было повышенное. А затем настал черед и самого ответственного (с точки зрения взрослых) события — Комиссии…

«Комиссия» — это такой набор высокопоставленных и уполномоченных дядек из обозначенного Министерства, которые один раз за смену прибывают в месторасположение, дабы со вкусом, на свежем воздухе и в приятной компании выпить за казенный счет маленько водки под сбалансированное подростковое пита… то есть я хотел сказать — тщательно, скрупулезно проверить, как проходят летние вакации у подрастающего поколения, всем ли довольна будущая смена своих отцов и матерей, нет ли у них каких вопросов, нареканий и так далее. По результатам проверки возможны как поощрения и благодарности руководящей верхушке вплоть до присвоения внеочередных воинских званий, так и… Впрочем, нет. Никаких «так и...» быть не может.

Потому что за три дня до внезапного прибытия Комиссии весь лагерь переводится на усиленный режим несения отдыха. Корпуса и прилегающая территория силами личного состава приводятся в состояние зеркального блеска, и за брошенный на «зону пионерского действия» фантик, а у старших так называемых «детей» не дай бог окурок весь отряд в полном объеме может загреметь на гауптвахту и остаться без сладкого. Творчески одаренные ребятишки под бдительным присмотром репетируют насыщенную и идеологически выверенную концертную программу, пугая неодаренных сто тридцатым за день громовым исполнением «Марша нахимовцев», а те отрабатывают действия массовки в зрительном зале и в который раз выслушивают указания вожатых на случай возможных разумных контактов с Комиссией на уровне «вопрос — ответ». Все очевидно.

И вот час пробил. Можно даже сказать — «тихий час» Дня Комиссии. По одобрительному выражению лица Володи мы понимали, что уж во всяком случае наш отряд со своей задачей справлялся отлично. Промаршировали, проорали «Наш девиз!» на твердое «пять», в столовой за обедом продемонстрировали отменный аппетит и неплохие навыки культурного поведения за столом, четко отошли к дневному сну — оставалось лишь, не снижая темпа, провести полдник, после чего с высокой вероятностью можно было прогнозировать убытие Комиссии восвояси и подачу команды «Вольно!..».

…Не знаю, что на меня нашло. Я никогда не страдал недержанием и, как и подавляющее большинство читателей мужеского полу (я уверен), пожалел об этом один-единственный раз в жизни — на призывной комиссии военкомата. Вот в группе садовской был у нас мальчик — вот он страдал! У него даже матрас был без номера: у всех по номерам, а у него — просто клеенкой обшитый по периметру, даже номера не надо, не спутаешь. А ведь за такой матрас в качестве неоспоримого свидетельства многие дорого бы тогда дали. Особенно низкорослая, ниже 160 см публика, кто по генетическому коду, а кто и по причине недоедания и подросткового курения, и кому на приписное свидетельство ломился подводный флот и три года службы на нем… А так — предъявил такой матрас — и свободен! Но тут мы забежали слишком далеко вперед…

Но вот именно в тот день — нашло. Можно даже сказать — нахлынуло. Предстартовое волнение, не иначе. Или призовой, за отличную маршировку, компот… А беда заключалась в том, что туалет у нас был на улице. Причем весьма и весьма далеко, на самом отшибе, в кустах у забора. То есть, с одной стороны, понятно, не у столовой или «линейки» его учреждать — но с другой… В обычные дни Володя нам, ничтоже сумняшеся, ставил ведро на ночь — нет, а что, да, настоящие каратисты тоже писают. Но, ясное дело, ни о каком «ведре» в день Комиссии речи быть не могло.

— Лёх! Лёх! — шепотом позвал я Кузнецова, на всякий случай не открывая глаз, а то вдруг зайдут в этот самый миг. И кратко изложил ему суть проблемы.

— Ну, в ведро сходи! — так же шепотом из-под закрытых век ответил мне куратор.

— Так нету ведра сегодня… — напомнил я.

— Ну не знаю. Терпи тогда. Можешь терпеть?

— Пока могу. Но недолго еще. До подъема сколько?

— Не знаю. Может, полчаса. А может, и час. Легли недавно ведь.

— Полчаса протерплю. А час — точно нет…

Минуло еще около тридцати колов напряженнейшего внутреннего времени. Две тысячи ударов сердца. Может даже, две с половиной. Вожделенного горна на «подъем» все не было. Я снова позвал пионера Кузнецова:

— Лёх, все… совсем кранты.

— Ну, сходи в туалет. Не обоссаться же тебе теперь, — посоветовал мне попечитель.

— Сходи со мной, а? — взмолился я.

— С ума сошел? А Комиссия? Засекут — обоих из лагеря выпрут. А мы сегодня с Анькой целоваться вечером договорились в кино. Не-а. Иди один.

Ну в самом деле. Не это же самое, как Алексей и сказал.

Судорожно путаясь в штанинах, я кое-как оделся — и пошел.