Так говорил Заратустра

Кровавые знаки оставляли они на пути, которым проходили, и их безумие поучало, что истина доказывается кровью.

Но кровь — наихудшее свидетельство истины; ибо отравляет она самое чистое учение, превращая его в заблуждение и ненависть сердца.

И если кто пойдет на костер за учение свое, — то что он этим докажет? Куда убедительнее, если из твоего собственного пламени родится учение твое!

Холодная голова и одурманенное сердце — когда они соединяются, возникает смерч, который называют Спасителем.

Поистине, были некогда куда более великие и благородные, нежели те, кого толпа именует спасителями, что, подобно урагану, неистово влекут за собой!

И вам, братья мои, должно обрести спасение от других, более могущественных, если жаждете вы найти путь к свободе!

Никогда еще не было Сверхчеловека. Нагими видел я обоих — и самого великого человека, и самого ничтожного.

Слишком много еще общего у них. Поистине, даже в том из них, кто велик, много еще слишком человеческого!»

Так говорил Заратустра.

О добродетельных

Громом и небесными фейерверками нужно взывать к вялым и сонным чувствам.

Но голос красоты звучит тихо: он проникает только в самые чуткие уши.

Тихо вздрагивал и смеялся сегодня щит мой: то был священный смех и трепет красоты.

Над вами, добродетельные, смеялась сегодня красота моя. И доносился до меня голос ее: «Они хотят еще, чтобы заплатили им!».

Вы, добродетельные, хотите, чтобы еще и заплатили вам! Хотите получить плату за добродетель, небо за землю и вечность за ваше «сегодня»?

И теперь негодуете вы на меня, ибо учу я, что нет воздаятеля? Истинно так, ведь я не учу даже, что добродетель — сама по себе награда.

Вот что печалит меня: основой вещей сделали ложь — награду и наказание; а теперь ту же ложь положили и в основание душ ваших, вы, добродетельные!

Но, подобно клыкам вепря, слова мои взбороздят основы душ ваших; я буду плугом для вас.

Все сокровенное глубин ваших должно стать явным; и когда взрытые и изломанные будете вы лежать на солнце, отделится ложь ваша от правды.

Ибо вот в чем правда ваша: слишком чисты вы для грязи таких слов, как «мщение», «наказание», «награда», «возмездие».

Вы любите добродетель, как мать — дитя; но слыхано ли это, чтобы мать хотела платы за любовь свою?

Добродетель — это то, что вы больше всего любите в самих себе. Есть в вас жажда кольца: чтобы догнать самое себя, — для этого вертится и кружится всякое кольцо.

И угасающей звезде подобны деяния добродетели вашей; свет ее еще в пути и блуждает в пространстве — когда же завершит он путь свой?

Так и свет добродетели вашей все еще в пути, даже когда деяние уже свершилось. Пусть мертво оно и предано забвению: свет его все еще блуждает в пространстве.

Да будет добродетель ваша Самостью вашей, а не чем-то посторонним, личиной, покровом: вот истина глубин души вашей, вы, добродетельные!

Правда, есть такие, для кого добродетель — это корчи под ударами бича: и вы довольно наслушались воплей их!

Для некоторых добродетель — это лень пороков их: и всякий раз, когда их ненависть и зависть сладко потягиваются, тогда просыпается их «справедливость» и трет заспанные глаза свои.

А иных тянет вниз: это дьявол искушает их. Но чем больше они опускаются, тем ярче разгораются у них глаза и тем сильнее вожделеют они к богу своему.

О, и такие вопли достигали ушей ваших, добродетельные: «То, что не я, то и есть мой Бог и добродетель».

Встречаются еще и другие, которые передвигаются с трудом, и при этом скрипят, как телеги, нагруженные тяжелыми камнями: эти много толкуют о достоинстве и добродетели: тормоза свои называют они добродетелью!

Бывают еще и такие, что подобны часам с ежедневным заводом; они исправно выполняют свое «тик-так» и хотят, чтобы это «тик-так» почитали за добродетель.

Поистине, они особенно забавляют меня: где только ни встречу я такие часы, я буду заводить их насмешкой своей — пусть они тикают мне!

А другие гордятся горстью справедливости и во имя ее клевещут на все: так весь мир тонет в несправедливости их.

О, как дурно звучит в их устах слово «добродетель»! И когда говорят они: «Я справедлив», то всегда слышится в этом: «Я отмщен!»[2].

Своей добродетелью они готовы выцарапать глаза врагам своим; и лишь для того они возносятся, чтобы унизить других.

Немало и таких, что сидят в своем болоте и вещают: «Добродетель — это смирно сидеть в болоте.

Мы никого не кусаем и обходим стороной всякого, кто кусается, и во всем держимся мнений, которым нас научили».

Опять же, встречаются любители поз, которые считают, что добродетель — это своего рода поза.

Колена их всегда преклонены и руки молитвенно сложены, чтобы славословить добродетель, но сердцу их она неведома.

Нередко можно встретить и таких, которые считают за добродетель говорить: «Добродетель необходима»; а в глубине души верят только в необходимость полиции.

Некоторые же не умеют разглядеть в людях высокое и считают за добродетель видеть вблизи их низменное: так дурной глаз свой считают они добродетелью.