Так говорил Заратустра

Но тому, кто одержим бесом, я шепчу на ухо: «Будет лучше, если демон твой станет сильнее, — помоги же ему! Есть и у тебя путь к величию!».

О братья мои! Слишком много известно нам друг о друге! И многие становятся для нас прозрачными, хотя и тогда мы еще долго не можем пройти сквозь них.

Трудно жить с людьми, ибо трудно хранить молчание.

И более всего несправедливы мы не к тем, кто противен нам, а к тем, до кого нет нам никакого дела.

Но если есть у тебя страждущий друг, стань для страданий его местом отдохновения, но вместе с тем и жестким ложем, походной кроватью: так лучше всего ты сможешь помочь ему.

И если друг причинит тебе зло, скажи так: «Я прощаю тебе то, что сделал ты мне; но как простить зло, которое этим поступком ты причинил себе?»

Так говорит великая любовь: она преодолевает и прощение, и жалость.

Надо сдерживать сердце свое; ибо стоит только распустить его, как теряешь голову!

О, кто совершил больше безрассудств, чем милосердные? И что причинило больше страданий, чем безумие сострадательных?

Горе любящим, еще не достигшим той высоты, которая выше сострадания их!

Так сказал мне однажды дьявол: «Даже у Бога есть свой ад — это любовь его к людям».

А недавно я слышал от него: «Бог умер, из-за сострадания своего к людям умер он».

Итак, опасайтесь сострадания, помните: оттуда надвигается на людей тяжелая туча! Поистине, известны мне признаки бури!

Запомните же и такое слово: великая любовь выше сострадания, ибо то, что любит она, она еще жаждет — создать!

«Себя самого приношу я в жертву любви моей, и ближнего своего, подобно себе», — такова речь созидающих.

Но все созидающие безжалостны.

Так говорил Заратустра.

О священниках

Однажды Заратустра подал знак ученикам своим и произнес такие слова:

«Вот — священники: но хотя они и враги мне, спокойно пройдите мимо, и пусть спят мечи ваши в ножнах!

Есть герои и среди них; многие из них немало страдали: потому они хотят заставить страдать и других.

Они — дурные враги: нет ничего более мстительного, чем их смирение. И легко осквернится тот, кто тронет их.

Но близок я к ним по крови; и хочу, чтобы в их крови также почиталась и моя»

И вот, когда прошли они мимо, печаль овладела Заратустрой; однако недолго он с ней боролся, и начал говорить так:

«Жаль мне этих священников, хотя они мне и не по вкусу; но с тех пор, как хожу я среди людей, это перестало меня волновать.

Но страдаю я и страдал вместе с ними: пленники они, отмеченные клеймом. Тот, кого называют они Спасителем, цепями опутал их.

Цепями ложных ценностей и заблуждений! О, если б спас их кто-нибудь от этого Спасителя!

Они думали, что прибило их к острову, когда кругом бушевало море; но смотрите — то было спящее чудовище!

Ложные ценности и лживые слова заблуждений: для смертных это самые страшные чудовища — долго ждет в них дремлющий рок.

Но наконец просыпается он и начинает пожирать и заглатывать тех, что построили на нем шатры свои.

О, посмотрите же на эти шатры, что воздвигли священники! Церквями называют они свои берлоги, полные слащавых ароматов!

О, этот фальшивый свет, этот спертый воздух! Тут не позволено душе взлететь на высоту свою!

Но вера их так повелевает им: „На колени, и вверх по ступеням, грешники!“.

Поистине, приятнее видеть бесстыдного, чем вытаращенный взгляд их стыда и благоговения!

Кто же они, создатели этих берлог и лестниц покаяния? Не те ли, кто хотел спрятаться и стыдился чистого неба?

И только тогда, когда чистое небо снова проглянет сквозь разбитые крыши, а разрушенные стены зарастут травой и алыми маками, только тогда обратится сердце мое к местам обитания этого бога.

Богом они называли то, что противостояло им и мучило их: и поистине, немало героического было в этом поклонении! И пригвождая людей к кресту, не знали они, как по-другому еще любить им Господа своего!

Мертвецами думали прожить они, в черное облачали они безжизненные тела свои; и даже в речах их я чувствую зловеще-пряный запах склепа.

И тот, кто поселился рядом с ними, живет близ темных стоячих прудов, где жаба изливает в песне слащавую скорбь свою.

Лучше должны петь они, чтобы поверил я в их спасителей: что-то непохожи на спасенных ученики их!

Нагими хотел бы увидеть я их, ибо одна только красота смеет проповедовать покаяние. Но кого убедит это таящееся под рясой уныние?

Поистине, не из стихии свободы и не с седьмого неба явились к нам эти спасители! Поистине, никогда не ступала нога их по коврам познания!

Из брешей и пустот состоит дух их спасителей; но в каждую пустую раму вставили они химеру свою — Богом зовется у них эта затычка.

В сострадании захлебнулся их дух, и всякий раз, когда они переполняются им, на поверхность всплывает величайшая глупость.

С ретивыми криками гонят они стадо свое по узкому мостику: как будто нет больше других путей в будущее! Поистине, недалеко от овец ушли сами эти пастыри!

Широка душа у этих пастырей, дух же — весьма невелик. Но даже самая широкая душа, братья мои, — какие это жалкие угодья!