Так говорил Богомолов

Смотреть поначалу было тяжело. Но потом неприязнь рассеялась. Отчасти благодаря воспитательнице. Пожилая женщина вела себя просто, без усталости и без раздражения. Грубовата и спокойно жизнерадостна. Она разговаривала с детьми, вытирала их полотенцем, одевала – и все делала так хорошо, так естественно, так не придавая значения их несчастьям, что отступила смерть. Как отлив, ненадолго, конечно, но как будто Кто-то, улыбаясь, пробежал и скрылся за углом.

Они провели на пляже часа два. Потом дружно шли к выходу, прокладывая себе извилистый путь среди отдыхающих. Держали друг друга за локти. Жались друг к другу. Девочка в синем купальнике отстала. Наткнувшись на лежак, сказала: “Сука!” Ударила его ладонью плашмя.

Сегодня четверг. Дети снова появились на пляже (я отчего-то обрадовался). Рядом через дорогу располагался, судя по вывеске, детский санаторий “Люстдорф”. За старым забором виднелось среди деревьев здание сталинской постройки. Люстдорф – так называлось когда-то это место под Одессой. Здесь жили черноморские немцы. Видимо, слепые были отсюда. Они пришли сегодня в сопровождении другой женщины – эта была усталой и чуть раздраженной. И внимание все перешло уже на детей. Их меньше сегодня – четверо. Одного зовут Денис – так окликал его приятель, худой мальчик, тот, что помладше. Оба зашли в воду, оба были метрах в десяти друг от друга, и худой мальчик стал кричать: “Денис, ты где? Ты в воде?” Денис откликнулся. Худой мальчик крикнул: “Ты говори “ку-ку”, не молчи”. Толстый Денис стал повторять часто “ку-ку”, иногда давая петуха. Тогда худой мальчик подошел к нему, и они радовались.

Потом я поплыл далеко в море, а когда вернулся, Денис куковал по-прежнему, но при этом отчаянно убегал сквозь толщу воды, а худой пытался понять, откуда звук, и догонял – они играли в прятки. Скоро дети вышли на берег, сели на лежаки, и женщина раздала всем оладьи. И все ели. Я обратил внимание, что ресницы у всех – длинные. Слипшиеся, черные и светлые. Денис, поев, снова пошел к морю. Худой стал окликать его: “Денис, не ходи! Денис, ты что, хочешь простудиться?” Они дружили. И худой мальчик чувствовал свою ответственность за этого нелепого толстого Дениса. Но Денис прыгал опять солдатиком вверх и лез в воду. А худой сокрушался. И ему, кажется, доставляли наслаждение эти хлопоты. Вероятно, один, не имея того, кто крикнет ему строго: “Ты что, хочешь простудиться?!”, он был по-отцовски строг к своему товарищу по темноте.

Пока прочие дети наслаждались морем и общались друг с другом, девочка с выжженными глазницами все время была одна. На вид лет шестнадцать, члены, однако, немного неразвиты. И лицо дебиловатое. Однако казалось почему-то, что она заколдована. Что все видит, понимает и чувствует, но спрятана в клетку такую. Не делала открытий. При этом единственная из них она загорать ложилась время от времени. Однажды пыталась поставить лежак поудобней, в “сидячее” положение, но не получалось, потому что попасть не могла пластиковой ножкой в пазы. Терпеливо продолжала. Останавливалась и отдыхала. И понуро смотрела в землю. Не ждала помощи. Никто помочь и не пытался. Она хранила в теплой золе гнев на свою участь.

Я подошел, стесняясь и боясь быть заподозренным в жесте, помог, и она спокойно сказала “спасибо”. И на следующий день они снова пришли, но мне было скучно смотреть на них, и наблюдать, и рассматривать, их поведения камушки перебирать в поисках Куриного Бога. Я ли устал, или они слились с пейзажем пляжа, наполненного телами молодыми и старыми обоих полов. Но незаметно они перестали и внимание прочих привлекать. Привычны. Никто не сторонился, не глазел уже. А слепые шли в воду – дружно, и, в волнах набегавших (ветер усилился) прижимаясь друг к другу, были похожи на спасшихся после кораблекрушения на плоту прокисшем. И может быть, и взывали о помощи, но крик их, видимо, был таким же, как зрение.

Я, наигравшись, продолжил вялое течение своего отдыха в ожидании каких-то далеких событий. Пятница 23-го и суббота 24-го. Дарья беременна.

Пасха

На расставание

с женами

Снег летает и летает

Пёс бездомный ковыляет

Осыпается неровно

Небо серое мое

Или сыр кто натирает

Или пальцем ковыряет

Небо серое мое

Тот кому уж все равно

Мы идём и снег идёт

Провожает нас со мной

Снег домой

Мы идём и снег за нами –

Привязался, пёс бездомный,

Мы теперь идем втроём

Снег – и мы со мной вдвоём

Снег как доски прогибаясь

Снег как косточки ломаясь

Нас удержит – мы идём

Мы идём бредём втроём

Снег и мы со мной вдвоём

Через мертвые луга

На другие берега

Там бездомный пёс растает

Он пока о том не знает

Мы останемся вдвоём

Мы со мной теперь живём

Кто-то пальцем ковыряет

Небо серое мое

Пёс бездомный ковыляет

На снегу четыре следа

Я со мной иду куда то

И четыре лапы следом

Остаются на недолго

На снегу

На кожу пальцем

Ты надавишь и увидишь

След исчезнет очень быстро

На смерть

подруги детства

Похороны в снегу

Ты их согрей руками.

Я уже не могу.

Снег летает снег летает

Снег ложится на меня

Снег ложится на тебя

Тает снег на волосах

Таял снег на волосах

Когда были мы горячи