Так было. Бертильон 166

У самого тротуара остановился синий «олдсмобиль», из него вышли двое мужчин и, подойдя к стойке, попросили две бутылки лимонаду. Тот, что поменьше, расстегнул нижнюю пуговицу своей куртки и вынул из-за пояса пистолет. Его спутник отошел к виктроле, откуда хорошо просматривалось все кафе. Ульпиано Эстевес первым заметил оружие и крикнул: «Что это?!» И в тот же миг раздались выстрелы. Официант, возвращавшийся с лимонадом, швырнул бутылку в раковину, а сам припал к полу. Чистильщик спрятался за виктролу. Крики, шум падающих столов и стульев смешались в один сплошной грохот. Бросаясь на пол, сенатор Маркес опрокинул на себя плевательницу. Продавец билетов, схватившись за собственную руку, кричал: «Мама, черт возьми, ай, мама, мама, черт возьми!» Из руки у него хлестала кровь.

Габриэль Седрон попробовал удержаться за стойку, но не смог и начал медленно оседать; он еще пытался подняться на ноги, но сползал все ниже и ниже, пока совсем на сполз и остался лежать на полу, головой на ступеньке.

Человек, стоявший у виктролы, выпустил в потолок всю обойму и стал отступать к «олдсмобилю». Второй, поменьше, увидев, что Седрон упал, тоже стал отступать. Они спокойно сели в машину и умчались в мгновение ока.

Двое мужчин выскочили из-за столика, за которым прятались, и выбежали из кафе, не обогнув лужу крови, хлеставшей из раны в животе Габриэля Седрона. Увидев, что худой мулат пытается снять с мизинца Седрона перстень с огромным бриллиантом, Маркес приподнялся и, быстро вытащив револьвер, крикнул: «Тронь только — убью!» Из глубины кафе донесся голос: «Теперь-то он храбрый!» Хозяин «Эль Дорадо» по телефону вызывал полицию. Все еще пронзительно-хвастливо звучала гуарача. Наконец кто-то остановил виктролу. Продавец билетов, уже сидя на стуле, не переставал кричать. И тут послышались сирены полицейских машин.

Мария дель Кармен вышла из такси напротив больницы «Скорой помощи». Маркес сообщил ей о случившемся по телефону, и она не стала ничего говорить матери, опасаясь за ее слабое сердце. Вытирая слезы, она поднялась по лестнице и в вестибюле увидела сенатора Санчеса Эрринга; сенатор обнял ее. К ней сразу же подскочили репортеры и фотографы; Санчес Эрринг позволил им фотографировать и сам сделал скорбную мину, но в интервью отказал и проводил Марию дель Кармен к лифту. Наверху им сказали, что сенатор Седрон все еще в операционной и сведений о его состоянии нет. В кабинете на первом этаже спал сенатор Маркес — ему дали снотворное. Мария дель Кармен села на деревянную скамейку и, кусая кружевной платочек, тихо заплакала.

Ритика спала после обеда, когда Немесия подошла к ее постели:

— Габриэля убили!

— Что ты? — спросила Ритика, со сна ничего не понимая.

— Убили твоего Габриэля.

— Габриэля?!

— Только что слышала по радио.

Ритика соскочила с постели и начала одеваться.

— Где он?

— В больнице «Скорой помощи».

Даскаль работал в редакции, когда, толкнув дверь, вошел Филипито, неся на подносе кофе с молоком, и сообщил, что только что совершено покушение на сенатора Седрона. Даскаль почувствовал, как в нем оживает давняя тревога: предстояло лицом к лицу столкнуться с этим миром, предстояло помериться с ним силами. Он позвонил на квартиру Марии дель Кармен. Сеньорита ушла, сеньора тоже ушла, но позже. Даскаль спросил, знают ли они, что случилось с сенатором. Служанка ответила, что о господине уже известно и что он в больнице. Даскаль сказал Кармен, что отлучится на час.

В больнице «Скорой помощи» начальник полиции принес Марии дель Кармен соболезнование от себя лично и от президента республики. Из операционной сенатора уже перевели в палату. Но Марии дель Кармен не удалось увидеть отца, когда его провозили мимо — он был накрыт простыней. Врач сказал, что пробиты кишечник и брюшина. Лишь через сутки можно будет определить, выживет ли он. Однако, продолжал врач, многие выживали. Мария дель Кармен больше не плакала. Вестибюль второго этажа заполнили сенаторы, министры, фотографы, журналисты, офицеры, полицейские, редакторы газет; прибыл посланный от архиепископа Гаваны и позже — секретарь президента. Все говорили разом.

Даскаль считал своим долгом подойти к Марии дель Кармен, но боялся показаться смешным — уж очень банальными были проявления скорби, затрепанными слова сочувствия. Он колебался. Что сказать? «Скорблю вместе с тобой». Нет, это для похорон. «Я с тобой в твоем горе». Тоже не годится, слишком избито, и, поднимаясь по больничной лестнице, он все еще не решил, что скажет. В вестибюле, увидев толпу сплошь из важных персон, почувствовав дым дорогих сигар и услышав ровный густой гул голосов, Даскаль подумал, не отступить ли, и все же заставил себя подойти к Марии дель Кармен. Он просто пожал ей руку, и все.