Так было. Бертильон 166

— Невозможно. Не забудь, он ведь очень болен и скоро умрет, пусть его. Но эта женщина… Ах, доченька!

Донья Луиса рыдала.

— Успокойся, мама.

— Бывает, что ночами он берет ее в нашу постель, а мне приходится уходить в другую комнату. Какая гадость, какая гадость! Пожалуйста, не говори ничего Аурелио. И весь день он торчит в кухне с этой женщиной.

— Рассчитай ее!

— Не поможет. Он делает ей подарки, дает деньги.

Донья Луиса плакала странно: жалобно и в то же время пронзительно, это напоминало звучание какого-то инструмента. Потом шаги удалились в глубь дома. Кристина вернулась через четверть часа.

— Мама просила извинить ее, ты же видел, какая трагедия.

Отвечать Даскалю не хотелось. Часы, украшенные херувимами, показывали шесть. Кристина с Даскалем вышли из дома. В эти предвечерние часы проспект был затоплен потоком машин. С металлическим скрежетом катили огромные автобусы. Черный дымок выхлопных газов облачками стоял над облупившимися фасадами. Это ничуть не походило на гравюры Миаля, где проспект в Серро середины девятнадцатого века изображался просторным и спокойным и по нему шли толстые негритянки в широченных юбках и нагруженные тюками рабы, по небу плыли ястребы, а дома с плоскими крышами, увенчанными огромными фаянсовыми вазонами, хвастливо выставляли себя напоказ.

Кристина оставила Даскаля у здания редакции. В лифте он нажал на кнопку пятого этажа. Администрация помещалась там. Воздух везде был кондиционированный, и в каждом коридоре фонтанчик для питья. Войдя, Луис поздоровался с Доритой и Кармен. Сеньора Росалеса не было. Сеньора Дуарте не было тоже. Даскаль сказал: «А сеньор Даскаль здесь». Он сел в вертящееся кресло, обитое коричневой кожей, и стал просматривать лежавшие на бюро бумаги. Работать не хотелось, и, взяв хороший, мягкий карандаш, он принялся рисовать в блокноте кораблики и домики с пальмами. Время от времени он поглядывал на Дориту и Кармен, наблюдая, как они двигаются. Обе были стройные, обе в безупречных накрахмаленных блузках и темных юбках из плотной материи. Узкие юбки подчеркивали изящный изгиб бедер. Даскаль не решил бы, какую из них выбрать, даже если б рассматривал их еще тысячу лет.

У Кармен был живой интерес к работе; это была серьезная и способная девушка, и основным достоинством ее было умение с толком разобраться в корреспонденции и принести на подпись сеньору Дуарте уже готовый ответ. Даскаль несколько раз встречал ее на концертах в филармонии и на благотворительных спектаклях. Она мечтала о том, чтобы со временем, накопив опыт, получить более самостоятельную работу. Дорита окончила гаванскую Деловую академию; она интересовалась журналами мод, прибегала к сложным косметическим ухищрениям и большую часть своего заработка оставляла в парикмахерской; ей то и дело звонили по телефону, и она не пропускала ни одной вечеринки в загородном клубе, ни одних воскресных танцев в «Спортивном казино». А летом все свободное время пропадала в Морском клубе. Пожалуй, Даскаль отдал бы предпочтение жизнерадостности Дориты перед расчетливостью Кармен.

Работа в газете оказалась гораздо приятнее, чем он предполагал. Панчете Росалес бывал раз в неделю и, поговорив час с Дуарте, уходил. Густаво Дуарте появлялся в редакции около десяти утра и сидел там до часу. К обеду он почти всегда приурочивал свидание политического или делового характера. Возвращался он около четырех и работал до восьми. Бывало, что он заглядывал еще около десяти или в полночь, чтобы просмотреть верстку. Дуарте признавал только два вида деловых связей: политические и рекламные. У себя в кабинете он держал два диплома: один от Ассоциации промышленников и другой от Кубинской рекламной ассоциации — и еще портрет Панчете Росалеса. Дуарте состоял членом Билтмор-клуба, где и проводил воскресные дни. «Дела, — любил повторять он, — делаются нынче за гольфом или на яхте». И еще он часто говорил: «Для того чтобы делать деньги, гораздо важнее иметь здоровую печень, чем математический ум». Дуарте считал, будто Даскаль мечтает о том, чтобы имя его упоминалось в светской хронике, мечтает об обеспеченной жизни и общественном положении. Отношения между ними походили на отношения учителя и ученика. Даскаль не пытался разуверить Дуарте: тот все равно никогда бы его не понял.

Даскаль вскрыл несколько конвертов и начал читать скучные письма. В семь часов Дуарте позвонил сказать, что не вернется, так как приглашен сегодня на ужин. Даскаль воспользовался случаем, чтобы уйти. С вежливым равнодушием попрощался с Кармен и, как сообщник, улыбнулся Дорите, которая, глядя в маленькое зеркальце, подкрашивала брови.

Квартира Брачо Санчеса на Ведадо была маленькой и претенциозной. Брачо заполнил ее вьющимися растениями, потому что «они нудные и назойливые». Да и сам Брачо был назойливым и нудным.

Даскаль посетил одну из его выставок, и в холстах, чересчур насыщенных краской, которая, видно, накладывалась шпателем, он узнал Пикассо; не мог только понять, какому из его периодов подражал Брачо.