«Дорогой Анхель! Отвечаю на твое письмо от 7 июля. Рад поздравить тебя с рождением племянницы. Что касается Рузвельта, то меня все это беспокоит не меньше, чем тебя. Жду, как это скажется на сахаре. Куба зависит от Соединенных Штатов не только экономически, но и политически, и не знаю, до каких пор успехам кубинской сахарной промышленности будут препятствовать экономические и социальные законы, которые изобретает Рузвельт для своей страны и которые почти тут же отражаются на кубинских делах. Ты знаешь, я не верю в социал-демократию как политическую систему не потому, что она несправедлива, а потому, что экстремисты во всем мире видят в ней лишь средство достичь власти. Я не сомневаюсь, что Рузвельт победит, и каждый раз при мысли об этом трепещу. Но еще больше я боюсь его преемника. Четыре года быстро пробегут, и тогда к власти придет Джон Л. Льюис, а это будет ужасно. В Италии Муссолини проделывает интересные эксперименты, и, может, они как раз и окажутся выходом. Поживем — увидим. Политика России и коммунистов во всем мире по-прежнему питается ненавистью к заведенному порядку. Подобная негативистская деятельность не приведет их ни к чему, и это в какой-то степени утешает. На Кубе обстановка все еще не ясна. Если Мачадо падет, то ветер подует слева, но, я думаю, это продлится недолго. В первых числах сентября я приеду в Лондон; дай мне знать, будешь ли ты еще там. Поцелуй Челу и девочек. Лола тоже целует вас всех.
Он написал адрес на конверте с гербом отеля «Карлтон» и позвонил посыльному. Каетано услышал голос Лолы из ванной комнаты. Она вернулась, когда он еще писал.
— Тебе что-нибудь нужно, Каетано?
— Хочу поскорее отправить письмо.
Лола вышла из ванной в халате с широкими, в кружевах рукавами и повалилась на софу.
— Устала до смерти.
Каетано закурил сигару.
— Что ты думаешь о детях? — спросил он.
— Как это — что думаю?
— Вот именно, что думаешь. С ними все в порядке? Ну да… в порядке. Как раз это я и хочу знать.
— В порядке. Алехандро кончает колледж и поступит в Гарвардский университет. А для девочки не найти лучшего места, чем колледж «Сердце господне».
— Нет, я не об этом. Я думаю об ответственности, которая на них ляжет, которая достанется им в наследство. Мальчику я уделял мало времени, что правда, то правда. А мог бы научить его многому. Меня беспокоит мир, в котором им придется жить.
— Мир всегда останется таким, дорогой.
— Да, но надо уметь с ним управляться.
ЗИМА ЕЩЕ ДЕРЖИТСЯ
— Я туда не вернусь.
Эрнесто Даскаль привычно строго поглядел на сына. Потом погрузил вилку в холмик мяса и белого риса, набрал с верхом, поднес ко рту и медленно стал жевать, уставившись на запотевший стакан с водой; виски его двигались в такт с челюстями.
— Пустое дело, папа, — сказал Луис и, увидев, как набухла вена, пересекавшая отцовский лоб, понял, что еда уже не доставляет отцу удовольствия. Старик копил ярость. Луис всегда боялся, что в один прекрасный день из-за этой привычки спорить за едой отца хватит удар. Эрнесто Даскаль зло швырнул вилку.
— Живи как хочешь, у тебя все не как у людей.
— Что значит «не как у людей», папа? Терпеть не могу, когда ты так говоришь.
— Вот именно — не как у людей. Что же еще сказать о мужчине, который не способен зарабатывать на жизнь, не может постоять за себя? А знаешь, через что мне пришлось пройти, добиваясь того, что я теперь имею?
Луис испугался, как бы отец снова не принялся пространно рассказывать о собственных лишениях и жертвах.