Так было. Бертильон 166

Много шло разговоров и об очередной шутке Ребольяра, который вымазал медом седло дону Криспуло. И к случаю вспоминали, как на одном из предыдущих балов он по всему залу «Лисео» разбросал пика-пику[27]. Это стоило ему целого месяца ссылки в Санта-Клару.

Но таков уж Ребольяр.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Артуро постучал в дверь.

— Это опять ты, парень, горит у тебя, что ли?

Толстая негритянка сжимала черной мозолистой рукой ручку двери.

— Наполеона, любовь моя, где Анхелита?

Покачивая огромным задом, Наполеона пошла за хозяйкой. Артуро улегся на софу.

— Устраивайся, это моя.

Грязная цветастая занавеска отгораживала коридор от зала. Рука Анхелиты, вся в перстнях, подняла занавеску. Анхелита все еще сохраняла осиную талию, о которой в свое время много говорили. Артуро нежно поцеловал ее в щеку. Начался торг.

— Сердце мое, мне сегодня на ночь нужны три женщины, — начал Артуро.

— И не мечтай, милок. Я жду солидных клиентов.

— Пошли их подальше.

— И речи быть не может.

— А чем я не клиент?

— Они янки. У них деньги шальные.

— Я ведь могу сюда больше и не приходить.

— Ну и не увидишь Берты.

— На черта она мне сдалась, эта Берта. Разве твой дом — единственный в Гаване?

— Ну что ж! Поищи другой.

— Слушай, если ты сегодня сорвешь мои планы, я тебя выдам полиции. Даю слово.

— Попробуй.

— Вот увидишь.

— Попробуй.

Даскаль вмешался:

— Пошли, Артуро.

— Не пойду.

— Анхелита, а если заплатим как следует, согласишься? — спросил Даскаль.

— Ишь ты, какой шустрый. И слова не даст вставить.

— Ах, вот в чем дело… А я-то думал… Сколько?

Анхелита спрятала деньги в карман халата и закричала:

— Девочки, в салон!

Шесть женщин. Одна из них, смуглая, не слишком полная, поздоровалась с Артуро.

— Бертика, ты пойдешь со мной.

Даскаль с Карлосом смотрят, выбирают. «Как тебя зовут? — Суси. А это — Лулу и Роса». Бертика сидит на коленях у Артуро, потом она вскакивает: «Пойду оденусь» — и исчезает; тяжело колышется засаленная сырая занавеска.

Резкий звонок призвал Наполеону. «Иду-у-у!» Она открыла дверь: на пороге, очень серьезный, стоял Франсиско Хавьер.

— Идите-ка к себе, красотки, — сказал Артуро. — Быстренько одевайтесь. — И Франсиско Хавьеру: — А ты разве не пошел в «Тропикану»?

— Мы все пошли в «Монмартр». Они там ждут меня.

Артуро захохотал, но тут же замолк, поперхнувшись.

— Ждут, когда ты приведешь нас?

Франсиско Хавьер подошел к софе, на которой сидел Карлос, и, выдержав долгую, жгучую паузу, сказал, что ему надо поговорить с ним. Они вышли на улицу. Остановились на углу под фонарем. Из бара «Виктория» неслось томное болеро: «Зачем же ты ушла-а-а, моя любовь, навеки-и-и…»

Никто не знал зачем. Никто не ответил.

— Ты останешься с ними? — спросил Франсиско Хавьер.

— Да, — ответил Карлос.

— Ты понимаешь, что делаешь?

— Да.

— Ничего ты не понимаешь. Но понимаешь ты, что делаешь.

— Нет, понимаю.

— Тем хуже.

— Ничего страшного.

— Ты пьян.

— Самую малость.

— Подумай как следует: ты собираешься согрешить и потом будешь каяться.

— Ничего.

— Ты с ума сошел! Нет, хуже — ты пьян. Ты вообще становишься пьяницей. Ты позволяешь плоти искушать себя. Оскорбляешь бога. Что скажут в союзе?

— Многие из союза ходят сюда. Я сам видел.

— Если ты позволишь плоти властвовать над собой, ты никогда не обретешь добродетели.

— Знаю, но что поделаешь!

— Как это «что поделаешь?» Ты кто — человек или животное? Каждая жертва, которую ты приносишь, каждый твой отказ — это дар Иисусу Христу. Возвращайся домой или пойдем с нами в «Монмартр». Ты должен блюсти целомудрие.

— Не пойду я с тобой в «Монмартр», потому что, когда я танцую там, я возбуждаюсь, а тамошние девицы меня не устраивают. Да и кого они могут устроить! Они знатоки в другом, их специальность — возбуждать. А что касается целомудрия, то я давно не мальчик.

— Было время, когда я тоже позволил совратить себя, но теперь я снова вернулся к богу. Я прошу, нет, я умоляю, чтобы и ты подумал об этом.

— Я уже думал, но целомудрие не по мне. Я никому не делаю зла, я не способен даже клопа раздавить. Я хочу спокойно есть и спать, а эти девочки очень милы.

— Подави зов плоти — вот о чем я тебя прошу.

— Зачем?

— Чтобы порадовать господа. Откажи себе в этом сейчас, и со временем ты способен будешь на воздержание.

— И стану вялым и худосочным. Этим я порадую господа?

— Не валяй дурака. Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Послушай, Франсиско Хавьер, я тут немного выпил, не так уж часто я пью, а сегодня особый случай, оставь меня, завтра поговорим.

— Нет, завтра будет поздно, ты уже согрешишь. Что скажут в союзе?

— Никто в союзе об этом не узнает, если только ты не расскажешь.

— Пойдем со мной.

— Никуда я не пойду, любишь ты портить людям настроение, и твой бог — тоже; вечно вы с ним суетесь, куда не просят.

Рука Франсиско Хавьера поднялась над головой Карлоса и, описав кривую, звонко ударила его по щеке.

— Уважай бога, сукин сын!

В дверях стояли Артуро, Маркос, Даскаль, Наполеона и Лулу и смотрели на конус света под фонарем.

— Вмазал! — сказала Лулу.

— С чего это он вдруг? — спросила Наполеона.

Карлос пошел обратно к дому, и все вернулись в зал, на свои места.