Так было. Бертильон 166

Кико распирало от счастья, хотя его и обозвали трусом. Он с наслаждением вдыхал сырой ночной воздух. Машина уже проехала несколько кварталов от его дома. Вдруг незнакомец, направив ее к тротуару, затормозил.

— Давайте бросим ее здесь, — решительно предложил он. — Все равно вы живете близко.

— Да, — согласился Кико. — А вы?

Человек за рулем сдвинул шляпу на затылок, обнажив лоб, весь в фиолетовых пятнах.

— А я переночую у вас, — медленно сказал он.

— Послушайте, — в ужасе запротестовал Кико, — у меня очень тесно, да и кровати для вас не найдется.

— Но диван-то, наверное, есть?

— Есть… Но рядом живет доносчик, про которого говорят, будто он даже не спит, все следит за соседями.

Незнакомец, продолжая улыбаться, похлопал его по плечу.

— Сейчас все спят. Даже он. А если он нас и увидит, то что здесь особенного? Двое друзей вернулись с вечеринки.

— В Сантьяго сейчас не бывает вечеринок… А кроме того, вдруг он видел нас в краденой машине?

— Он же не знает, что она краденая. Послушайте, — впервые с начала их поездки хриплый голос парня звучал почти ласково, — я живу в Сан-Педрито. Эту машину увел утром в Пальме, и, хотя уверен, что оттуда еще не успели сообщить, мои дела неважные. — Теперь голос снова зазвучал твердо и повелительно: — Вылезайте!

Страх портного опять улетучился. В этом незнакомом человеке было что-то вызывающее доверие. Он так бережно, почти заботливо касается своей старой шляпы… В чем тут дело?

Кико послушно вылез из машины. Незнакомец тоже. Проходя мимо автомобиля, портной пропел рукой по багажнику. Металл был холодным и влажным. Человек с хриплым голосом догнал его, и они зашагали к домику портного.

Улица была пуста и казалась очень длинной. В тишине громко стрекотали цикады. Иногда их заглушал собачий лай. Прохладный воздух нежно касался их разгоряченных тел.

Мулата наполнило чувство какой-то приятной легкости. Он подумал, что хорошо бы жить вот так, долго-долго, просто жить, радуясь, что ты живешь. Взглянул на небо. Оно снова усыпано звездами. Лупы не видно, но он знал, то она где-то над Сантьяго. Кико вдруг забыл все свои страхи.

Незнакомец шел, часто дотрагиваясь до шляпы. Портной, косясь на его худую фигуру, думал о жене, о том, что она не спит, ждет его и очень удивится, когда он приведет чужого человека. Что сказать, чтобы Эмилия не волновалась? Он должен предупредить ее, прежде чем ввести гостя в дом. Этот человек, конечно, будет ночевать у него. Сейчас, в темноте, незнакомец казался не очень высоким, хотя и таким же худым. Высоким его делала, пожалуй, шляпа, которую он так часто поправлял. Пестрая рубашка казалась черной, как и брюки. От этого человека мулату передавалось странное спокойствие и уверенность. Кико шел по ночному городу после всех этих выстрелов и взрывов, шел рядом с революционером, которого наверняка преследовали, и не чувствовал страха. Непоколебимое спокойствие исходило от незнакомца.

Ночная прохлада навевала мирные мысли. Кико снова взглянул на темное небо. Теперь он увидел луну: окруженная свитой звезд, она висела там, над Монкадой. Через несколько минут Кико уже открывал дверь своего дома.

Они вошли в маленькую комнату, освещенную дрожащим пламенем свечи. На диване, в прозрачной тонкой блузе, обхватив голые колени руками, спала женщина.

Очнулся он на стуле, все еще голый и мокрый. Спина приклеилась к кожаной спинке, руки в наручниках отведены назад. Его тело, словно под влиянием наркоза, утратило чувствительность. Сознание было затуманено, боли он не ощущал.

Левую ногу что-то давило, он с трудом опустил взгляд и увидел что-то красное. И у солдата в руках тоже что-то красное. Мой ноготь. Вот почему так болит нога. Хоть бы поскорей убили. Он хотел крикнуть им что-нибудь оскорбительное, но голоса не было. Хоть бы умереть:

Он почему-то увидел мать на кухне. Булькали кастрюли на плите, шипело сливочное масло. Было или слишком раннее утро, или уже сумерки. Темно.

Когда его схватили? Сегодня вечером? Нет, должно быть, уже прошла неделя или десять дней. Раньше по воскресеньям он играл в мяч, целовал девушек. Он не знал, где находится. Впрочем, вспомнил: в казарме. Где-то играет музыка. Они вырвали еще один ноготь. О чем думает человек, когда умирает? Должно быть, ужасен вид мертвеца без ногтей на ногах.

— Да. Это был он в мастерской у Кико. И я его не взял. Думал, дерьмо… А ну, говори! Кто входит в твою группу? Кто у вас командир? Откуда брали динамит? Продолжайте, сержант, продолжайте!

Его потрясли. Но голоса опять слились в один далекий, глухой голос. И все вокруг закачалось, как листья пальмы.

Опять один голос. Ему снимают наручники. Руки висят как плети. Его ставят на ноги. Опять хлещут по спине, он вздрагивает, но боли не чувствует.

— Беги, беги, негодяй. Ты у нас еще побегаешь.

Прекрасные глаза девушки, его невесты, она закрывала их, когда он ее целовал… Но вот его ноги погружаются в какое-то черное болото. Все вокруг черно.

Кико взял жену за плечи и поставил на ноги, стараясь заслонить фигуру незнакомца, стоявшего лицом к стене, где плясала его длинная тень.