Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

До сорока четырех лет карьера Сиратори развивалась гладко и рутинно: работа в центральном аппарате МИД чередовалась с командировками в Вашингтон, Пекин и Берлин. Осенью 1930 г. он стал директором Департамента информации, обязанностью которого было информировать отечественную и зарубежную прессу о внешнеполитических шагах Токио и об официальной позиции относительно происходящих в мире событий. По-английски эту должность обычно называли «spokesman». Для общительного человека, хорошо владеющего языками, каковым был Сиратори, работа казалась приятной, не слишком обременительной, но не сулившей ни славы, ни влияния, поскольку не имела никакого отношения к принятию решений.

«Человек по имени Сиратори сделал должность spokesman'а МИД Японии знаменитой», — писал в 1934 г. американский аналитик Э. Клоз (1). Раньше имя шефа Департамента информации знали только журналисты. Сиратори стал первым, чья фамилия замелькала на страницах японских и иностранных газет и дипломатических депеш. Дело не только в том, что на время его пребывания в должности пришлись «Маньчжурский инцидент» и выход Японии из Лиги Наций. Дело было в человеке, занимавшем должность.

Главной обязанностью начальника Департамента были пресс-конференции для японских и иностранных корреспондентов, проводившиеся порознь. Редактор выходившей в Токио американской газеты «Japan Advertiser» В. Флейшер вспоминал: «Встречи Сиратори с журналистами проходили ежедневно и порой порождали такие сенсации, что ни один иностранный корреспондент не мог позволить себе пропустить хотя бы одну из них. Он давал оценку новостям лучше, чем любой японский чиновник, которого я когда-либо встречал» (2).

Сиратори отличался исключительной информированностью — не только об уже случившемся, но и о том, что только готовится, — непривычными для чиновника свободой мнений, открытостью в общении с иностранцами и постоянной готовностью поделиться «по-дружески» конфиденциальной информацией. Природная раскованность характера сочеталась у него с умением владеть ситуацией и просчитывать свои и чужие действия, а амбициозность и стремление к популярности соседствовали с умением выбирать друзей. В сочетании с хорошим знанием английского все это делало его привлекательным для журналистов, любивших встречаться с ним не только на службе, но и в непринужденной обстановке европейских и традиционных японских ресторанов. С иностранцами Сиратори вел себя «по-европейски», если не «по-американски», и уж по крайней мере не «по-японски». У него всегда можно было узнать свежие новости, которых еще не было, а может, и не должно было быть в газетах. Его прогнозы, как правило, сбывались, а налет конфиденциальности (возможно, не всегда оправданный) и критические высказывания в адрес начальства делали его сведения и суждения еще более привлекательными. Сиратори отличался виртуозным умением сообщать новости «по секрету всему свету», так что каждый собеседник чувствовал себя лично облагодетельствованным и дорожил его расположением.

Откровенность его замечаний и комментариев не была проявлением легкомыслия или безответственности, как могло показаться. Трудно сказать, насколько поведение Сиратори определялось личными амбициями и честолюбием, но на известность, которую он приобрел во время «Маньчжурского инцидента», в обычное время ему рассчитывать не приходилось. В условиях строгой иерархичности и формального чинопочитания никто не мог получить больше, чем полагалось по должности и возрасту. Внимание иностранных журналистов и дипломатов и появление его фамилии на страницах крупнейших газет мира льстили самолюбию Сиратори и подчеркивали его значимость в японской политике.

Однако нельзя сказать, что деятельность Сиратори диктовалась одними только амбициями, в жертву которым приносилось все прочее, включая престиж министерства. Для журналистов он был «лицом» МИД не в меньшей степени, чем сам министр. Естественно, ему приходилось сообщать и комментировать новости и сюжеты, не всегда приятные для Японии, а газетчики не упускали случая подбросить какой-нибудь провокационный вопрос. У нашего героя был свой стиль поведения в таких ситуациях: он отвечал быстро, остроумно, избегал шаблонных фраз и охотно прибегал к разного рода аналогиям, метафорам, даже притчам. Он нередко подбрасывал слушателям те или иные важные новости, не имевшие непосредственного отношения к теме разговора, чтобы отвлечь их внимание от малоприятной темы. «Это была одна из его самых эффективных стратагем как spokesman'а», — свидетельствует Флейшер.