Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

Официальные советские комментарии не отрицали связь между пактом с Японией и Тройственным пактом. Однако передовица «Правды» 16 апреля искажала ход событий в силу изменившейся ситуации: «В ноябре 1940 г. Советскому правительству было предложено стать участником „пакта трех“ о взаимопомощи и превратить „пакт трех“ в „пакт четырех“. Так как Советское правительство не сочло тогда возможным принять это предложение, то вновь встал вопрос о пакте между Японией и СССР». Отказался от союза не Сталин, а Гитлер. Сталин понимал, что «союза четырех» уже не будет и что война возможна, причем даже на два фронта. Югославский «блицкриг» и свержение пробританского правительства в Белграде, с которым СССР только что демонстративно подписал договор о дружбе и ненападении, говорили, что о союзе можно забыть. В силу договоров вождь не слишком верил, ибо сам не раз нарушал их, но предпочитав иметь с соседом на восточных рубежах пакт о нейтралитете, чем не иметь ничего.

Чего же хотел Мацуока? Его биограф делает следующий вывод: «Заключая пакт о нейтралитете, Мацуока считал его не долгосрочным, но кратковременным и удобным. Он хотел усилить свои позиции в будущих переговорах с США. Как человек, изучавший геополитику[38], он верил, что островная страна, объединившись с евразийским „хартлендом“, приобретет влияние, которого не получить иным путем. Тройственный пакт объединял только „римленд“ Евразии. Пакт о нейтралитете завершал геополитическую комбинацию. Снова замаячили призраки капитана Альфреда Мэхэна и Гото Симпэй» (29).

Однако и здесь не обошлось без амбивалентности. Вернувшись в Токио, Мацуока начал убеждать подчиненных, коллег по кабинету и даже императора в том, что Германия скоро нападет на СССР и Япония должна последовать ее примеру. Коноэ не скрывал своего изумления, ибо Мацуока только что настаивал на скорейшем заключении договора с Москвой. Не знал премьер и о том, что его министр иностранных дел подробно информировал Вашингтон о московских переговорах: Татэкава сообщал об этом американскому послу Штейнхардту, но донесения последнего, адресованные лично Рузвельту, не дошли до президента по распоряжению госсекретаря Хэлла.

В Кремле Мацуока позиционировал себя как давний сторонник сотрудничества с Россией, хотя никаких исторических оснований для этого не было. После 22 июня 1941 г. он так яростно требовал нападения на Советский Союз, что Коноэ пришлось подать в отставку и через несколько дней сформировать новый кабинет — почти в том же составе, но без неуправляемого министра. В разговорах с американскими дипломатами Мацуока любил вспоминать о молодости, проведенной в штате Орегон, и изображал себя чуть ли не янки — и приложил все усилия, чтобы сорвать затеянную Коноэ нормализацию отношений с Вашингтоном. В рамках обычной логики такие поступки слабо поддаются пониманию. Возможно, он спешил войти в историю, зная, что у него туберкулез…

Глава одиннадцатая . Сиратори Тосио (1887–1949): возмутитель спокойствия

Политический мир довоенной Японии был богат яркими личностями. Однако про бюрократов, включая карьерных дипломатов, этого не скажешь. Чиновнику полагалось быть исполнительным и незаметным, не привлекать к себе внимания, не перечить начальству и не иметь собственного мнения, а коли оно появилось — никогда не высказывать его вслух, разве что выйдя в отставку. Нельзя сказать, что в японском МИД не было хороших профессионалов. Но на фоне своих европейских и американских коллег они, несомненно, терялись.

Человеком, сломавшим этот стереотип, был Сиратори Тосио, о котором я только что выпустил большую книгу «Эпоха борьбы». Сейчас Сиратори интересует нас как главный японский автор и пропагандист концепции «континентального блока», но надо сказать несколько слов и о его яркой личности. Иначе не понять, почему его слова имели такое влияние… и почему он не стал министром иностранных дел.

Поначалу он был классическим дипломатом comme il faut. Его отец, самурай по происхождению, владел землей в префектуре Тиба и успешно занимался сельским хозяйством, поэтому младший Сиратори не без некоторого кокетства любил называть себя «крестьянским сыном». Его дядей по отцу был видный ученый-синолог, профессор Токийского университета Сиратори Куракити; дядей по материнской линии — карьерный дипломат Исии Кикудзиро, дослужившийся до поста министра и несомненно повлиявший на племянника в выборе профессии. «Дитя природы» окончил престижную Первую высшую школу и юридический факультет Токийского университета, до сих пор остающийся главной «кузницей кадров» японской бюрократии, зарекомендовав себя способным, но рассеянным и не всегда исполнительным учеником. Еще студентом он сдал государственные экзамены для поступления на дипломатическую службу и сразу по окончании университета пошел по дядиным стопам.