Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

Получив меморандум, фюрер пришел в бешенство; бумага была погребена в архивах, а отношение немцев к союзникам стало подозрительным. Муссолини на самом деле боялся войны. 28 августа поверенный в делах Лев Гельфанд писал Молотову из Рима, может, несколько сгущая краски: «Экономическое положение становится, все более и более напряженным… Непопулярность войны растет с каждым днем. Ненависть к немцам охватывает самые разнообразные слои населения… В случае выступления на стороне Германии против Англии и Франции основной удар придется принять более слабому, менее защищенному стратегически, а географически более уязвимому итальянскому партнеру „оси“… В Риме потеряли веру в возможность дальнейших безболезненных захватов и потому предпочитают пока сохранить и закрепиться на достигнутом».

Дуче даже вызвался помочь Берлину в нормализации отношений с Москвой. Чиано «подчеркнуто напоминал об итальянских „заслугах“ в советско-германском сближении за истекшие три месяца… Сейчас, естественно, Чиано пытается перед нами нажить некоторый капитал, — сообщал Гельфанд 28 августа, — а перед представителями других стран похвастаться, что советско-германское соглашение является в основном продуктом итальянского творчества… Я не счел, естественно, нужным спорить с Чиано по этому поводу и объяснять действительные причины решающего поворота Гитлера. Изменение позиции Германии в советском вопросе, конечно, объяснялось не советами и рекомендациями Рима. В учете вообще второстепенной роли Италии (выделено мной. — В.М.) нынешние заявления Чиано… являются для Рима некоторой компенсацией, отнимать которую вряд ли есть нужда» (14).

25 августа Гитлер сам объяснил дуче решение пойти на пакт с Москвой, как обычно извинившись, что не информировал его ранее: «Благодаря переговорам с Советской Россией в международных отношениях возникло совершенно новое положение, которое должно принести Оси величайший из возможных выигрышей… Гарантируется благожелательное отношение России на случай любого конфликта». Муссолини ответил, что полностью одобряет пакт, и добавил, что будет готов к войне «на земле, в море и в воздухе» в 1942 году (15).

5 сентября Гельфанд сообщал в Москву «доверительно» полученную от директора Политического департамента МИД Бути информацию: «Муссолини высказал Чиано мысль о необходимости как можно теснее связаться с СССР, углубить отношения, иметь постоянный контакт, желательно типа консультации, ибо, как он полагает, никогда в прошлом интересы обеих стран настолько не совпадали… Муссолини думает, что в свете развернувшихся событий ни Италия, ни СССР не захотят допустить перспективно опасное и переходящее за определенные рамки усиление Германии (снова амбивалентность! — В.М.)… Муссолини полагает, что перспектива нынешней войны рассматривается Москвой не только в общереволюционном плане, но и в плане чисто государственных советских интересов. Именно в последнем плане и в качестве решающей в конечном счете силы проявится роль СССР. Италии поэтому надлежит на Москву опираться и согласовывать свою политику» (16).

Намечавшееся улучшение отношений было сорвано советско-финской «зимней войной», в ходе которой Италия заняла резко антисоветскую позицию. Ее общественное мнение (возможно, без нажима властей, хотя в Москве предполагали обратное) дружно приняло сторону малой страны, ставшей жертвой агрессии «русского медведя». В начале декабря 1939 г. фашистская молодежь устроила «кошачий концерт» новому советскому полпреду Николаю Горелкину, после чего Молотов пошел на беспрецедентный шаг: Горелкин был отозван до вручения верительных грамот «ввиду занятой итальянским правительством враждебной линии в отношении Советского Союза, что особенно сказывается в финляндском вопросе» (17). Полпреду было предписано уехать вместе с семьей, чтобы не было сомнений в серьезности происходящего. В первых числах января 1940 г. итальянский посол Аугусто Россо покинул Москву «с вещами». Отношения потенциальных союзников оказались в точке замерзания. 10 января Шуленбург писал в Берлин, что «восстановление нормальных отношений между Римом и Москвой, бесспорно, в наших общих интересах» и что первый шаг следовало бы сделать СССР, который раньше отозвал своего посла (18).