Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

Сталин оказался более прозорливым геополитиком, чем Гитлер. Карл Шлегель даже сказал: «Советская внешняя политика давно уже более или менее планомерно следовала принципам имперской геополитики — возможно, вообще единственной геополитики умеренного, а не чрезмерного „собирания“ собственной территории. В отличие от фантастов мировой революции и классовой схемы и в противоположность гитлеровской идеологии „жизненного пространства“, Сталин был единственным, кто не пренебрегал классическими максимами консервативной геополитики. С этой точки зрения не столь уж неправдоподобными кажутся слухи о том, что Карл Хаусхофер якобы был геополитическим советником Сталина» (12).

Для Советского Союза пакт с Германией был важен сразу по многим причинам. Во-первых, избавив нашу страну от угрозы немедленного участия в европейской войне, он дал ей почти два года передышки, «значительную свободу рук в Восточной Европе и более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах» (13). Правда, после нападения Гитлера на СССР видный японский аналитик Фусэ Кацудзи отнес отказ Сталина от «ленинской политики поддержки буферных государств на западных границах России» к числу его главных ошибок (14). Во-вторых, пакт оставил в изоляции Японию — на тот момент единственного действующего военного противника — и вызвал сильнейший кризис в ее руководстве. В-третьих, пакт вывел СССР из состояния международной изоляции, в которой он находился со времени Мюнхенской конференции. В конце 1938 г. Муссолини заявил: «То, что произошло в Мюнхене, означает конец большевизма в Европе, конец всего политического влияния России на нашем континенте» (15). С Дальнего Востока ему вторил Фусэ: «Великое унижение, испытанное Советским Союзом в результате его отстранения от Мюнхенской конференции, оказало мощное воздействие на Кремль, вожди которого оторвались от подавления внутренней оппозиции, осознав, до какой степени упал международный престиж их страны» (16). Теперь московские остряки, еще осмеливавшиеся острить, с полным правом говорили: «Спасибо Яше Риббентропу, что он открыл окно в Европу» (приведено в мемуарах Хильгера).

Фюрер считал личный диалог вождей (даже если за таковых приходилось принимать Чемберлена и Даладье) оптимальным способом решения всех проблем и верил в свое… если не обаяние, то актерские способности. После московских вояжей Риббентропа ему не терпелось попробовать их на Сталине. 29 марта 1940 г. рейхсминистр телеграфировал Шуленбургу повторное предложение Молотову посетить Германию[48] (слухи о предстоящем визите наркома «в Берлин или в один из городов Германии или Западной Украины» упорно циркулировали, но были жестко опровергнуты заявлением ТАСС 24 марта). «Понятно, что приглашение не ограничивается одним Молотовым, — сообщал он. — Если в Берлин приедет сам Сталин, это еще лучше послужит нашим собственным целям, а также нашим действительно близким отношениям с Россией. Фюрер, в частности, не только будет рад приветствовать Сталина в Берлине, но и проследит, чтобы он (Сталин) был принят в соответствии с его положением и значением, и он (Гитлер) окажет ему все почести, которые требует данный случай… Устное приглашение как Молотову, так и Сталину было сделано мною в Москве и обоими ими было в принципе принято… Во время Вашей беседы приглашение господину Молотову выскажите более определенно, тогда как приглашение господину Сталину Вы должны сделать от имени Фюрера в менее определенных выражениях. Мы, конечно же, должны избежать явного отказа Сталина».

Шуленбург подробно сообщил начальнику свои сомнения: «Молотов, который никогда не был за границей, испытывает большие затруднения, когда появляется среди чужеземцев. Это в той же степени, если не в большей, относится и к Сталину. Поэтому только очень благоприятная обстановка или крайне существенная для Советов выгода могут склонить Молотова и Сталина к такой поездке… Что касается приглашения Сталину, то для начала может быть рассмотрена возможность встречи в пограничном городе». Не желая получать отказ, в Берлине «дали отбой». Дело закончилось визитом Молотова в ноябре 1940 г., после которого вопрос о встрече Сталина с Гитлером отпал. Советский вождь впервые с дореволюционных времен отправился за границу только в 1943 г. — на Тегеранскую конференцию.

Оставались другие способы общения — не столь продуктивные, но неплохо воздействовавшие на внешний мир.