За резкой и предельно конкретной филиппикой в адрес «агрессоров» последовала не менее резкая критика политики «невмешательства», «большой и опасной политической игры» «неагрессивных государств» (там же содержалась ставшая знаменитой фраза о «любителях загребать жар чужими руками»). Сталин действительно предупредил «западные демократии», что разгадал их возможный маневр по вовлечению Германии и Японии в войну против СССР. В докладе можно усмотреть намек на то, что для войны между СССР и Германией нет других оснований, кроме «агрессивности» Германии и «подталкивания» со стороны «демократий», но о возможности сближения с Берлином там ни слова. Это потом, чествуя Риббентропа в Кремле после подписания пакта о ненападении, Молотов подчеркивал гениальную прозорливость Сталина и приписывал ему инициативу в нормализации отношений, выдавая желаемое за действительное.
По свидетельствам Шнурре и Хильгера, ни Гитлер, ни Риббентроп не имели представления о речи Сталина еще 10 мая, т. е. два месяца спустя, и заинтересовались ей только после личного доклада дипломатов. Поэтому содержащиеся в записках Риббентропа утверждения, что он уже в марте услышал в речи Сталина «желание улучшить советско-германские отношения», «ознакомил фюрера с этой речью и настоятельно просил его дать мне полномочия для требующихся шагов», являются мудростью задним числом (4). Шуленбург уже 13 марта подробно изложил внешнеполитический раздел доклада, заметив, что «ирония и критика Сталина были куда острее направлены против Британии, точнее, против находящихся там у власти реакционных сил, нежели против так называемых агрессивных государств, в частности Германии» (5). Ссылаясь на неизданные германские документы, польский историк С. Дембски сообщает: «В первом сообщении о выступлении Сталина, подготовленном в германском посольстве 11 марта 1939 г., было отмечено, что, по мнению советского вождя, „антикоминтерновский пакт“, скорее, направлен против демократических держав, чем против Советского Союза». Однако последующие отчеты и прогнозы Шуленбурга обращали главное внимание не на некие авансы в сторону рейха, а, напротив, на намерения СССР поддерживать народы, ставшие жертвами агрессии. «По крайней мере первоначально, именно этот отрывок выступления Сталина Шуленбург считал самым важным» (6).
Миф о прозорливости Сталина надо было внедрить в массовое сознание. Поэтому 31 августа Молотов заявил на сессии Верховного Совета СССР в связи с ратификацией договора: «Следует, однако, напомнить о том разъяснении нашей внешней политики, которое было сделано несколько месяцев тому назад на XVIII партийном съезде… Т. Сталин предупреждал против провокаторов войны, желающих в своих интересах втянуть нашу страну в конфликт с другими странами… Т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз. Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов. Т. Сталин, учитывая это обстоятельство, еще тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных добрососедских отношений между Германией и СССР. Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы. (Смех.) Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение т. Сталина блестяще оправдалось». (Бурная овация в честь тов. Сталина.)