Тайный оракул

Должно быть, зрение у меня было все же получше, чем у большинства смертных, потому что именно я первым заметил сияющий знак над головой моей юной подруги.

А когда я узнал символ, мое сердце обратилось в свинец.

Увиденное не понравилось мне, но я все же счел своим долгом привлечь внимание других:

– Смотрите.

В первый момент остальные просто вытаращились растерянно. Но потом сияние сделалось ярче: прямо над головой Мэг Маккаффри сверкал золотой серп и пара снопов пшеницы.

– Да она коммунистка! – ахнул кто-то.

Девушка, сидевшая за столом Четвертого дома, презрительно усмехнулась:

– Нет, Дэмиен, это символ моей мамы. – Смысл сказанного дошел до нее самой, и она открыла рот. – То есть… значит… это символ ее матери.

Голова закружилась. Я не желал принимать эту правду. Не желал служить той, у кого такой родитель. А еще я понял значение колец. Это не были полумесяцы – это были серпы. Будучи единственным представителем Олимпа, я счел своим долгом объявить ее официальный титул.

– Моя подруга более не безымянна!

Другие полубоги преклонили колени – кто-то с полным почтением, кто-то неохотно.

– Леди и джентльмены, – произнес я голосом горше Хиронова чая, – пожалуйста, встречайте Мэг Маккаффри, дочь Деметры.

14

Должно быть, ты шу…

Так что там случилось?

Нет больше сло…

Как быть с Мэг? Как ее принимать? Никто этого не знал.

Винить их я не мог.

Теперь, выяснив, кто ее мать, я понимал девчонку еще меньше.

Да, кое-какие подозрения у меня были, но я надеялся, что они не оправдаются. Быть так долго правым – ужасное бремя.

Так с какой стати мне бояться ребенка Деметры?

Хороший вопрос.

Весь прошлый день я занимался тем, что складывал разрозненные воспоминания об этой богине. Когда-то Деметра была моей любимой тетушкой. То, первое поколение богов было компанией зануд (я смотрю на вас, Гера, Аид, отец), но Деметра всегда казалась особой доброй и приятной – если не считать ее попыток уничтожить человечество мором и голодом, но, как говорится, у каждого случаются плохие дни.

Потом я допустил ошибку – начал встречаться с одной из ее дочерей. Звали ее, кажется, Хрисофемида, а если ошибаюсь – не обессудьте. Даже когда я был богом, имена бывших в голове как-то не задерживались. Молодая женщина спела песенку на одном из моих дельфийских фестивалей. Чудесный голос. Вот я и влюбился. По правде говоря, влюблялся я в каждую победительницу и всех участниц, но что тут скажешь? Мелодичный голос – моя слабость.

Деметре это не понравилось. После похищения Аидом Персефоны она с недоверием относилась к попыткам богов ухаживать за ее дочерьми.

В общем, мы крупно поговорили. Сровняли с землей несколько гор. Разрушили несколько городов-государств. Сами знаете, какими горячими бывают семейные споры. В конце концов заключили какое-никакое перемирие, но с тех пор я взял за правило держаться подальше от детей Деметры.

И вот теперь я – слуга Мэг Маккаффри, самой бесприютной дочери Деметры из всех, что когда-либо размахивали серпом.

Интересно, кто ее отец? Кто этот человек, сумевший привлечь внимание богини? Деметра редко влюблялась в смертных. К тому же девочка обладала необычайной силой. Большинство детей Деметры умели разве что выращивать урожай да защищать его от плесени. Владение двумя золотыми мечами и умение вызывать зернового духа – таланты высшей категории.

Все эти мысли пролетели у меня в голове, пока Хирон рассеивал толпу, заставляя каждого убрать оружие. Ввиду отсутствия старосты Миранды Гардинер он попросил Билли Нг, единственную оставшуюся в лагере дочь Деметры, сопроводить Мэг в Четвертый дом. Девочки поспешно удалились. Персик, подпрыгивая от волнения, увязался за ними. Напоследок Мэг бросила в мою сторону обеспокоенный взгляд.

Не зная, что делать, я показал ей два больших пальца.

– Увидимся завтра!

Поникшая, она исчезла в темноте.

Уилл Солас обрабатывал раны на голове Шермана Яна. Кайла и Остин стояли над Коннором, решая, стоит ли пересаживать ему волосы. Мне ничего не оставалось, как отправиться в одиночку в свой дом.

Я лежал на кровати посредине комнаты и смотрел на потолочные балки. Какое унылое, просто убийственно примитивное место. И как только мои дети терпят такое существование? Почему бы не завести пылающий алтарь, не украсить стены чеканными золотыми рельефами, прославляющими их отца?

Услышав голоса возвращающихся отпрысков, я закрыл глаза и притворился спящим. Выслушивать их вопросы, принимать сочувствие и доброту, терпеть их попытки устроить для меня дом там, где все было чужим, – этого я не мог.

Переступив порог, они притихли.

– Он в порядке? – спросила шепотом Кайла.

– А ты была бы в порядке на его месте? – хмыкнул Остин.

Недолгое молчание.

– Вот что, ребята, постарайтесь немного поспать, – посоветовал Уилл.

– Так чудно, с ума сойти, – вздохнула Кайла. – Он… почти человек.

– Надо присмотреть за ним, – сказал Остин. – Кроме нас, у него сейчас никого больше нет.

Я едва не всхлипнул, растроганный их вниманием и заботой, пристыженный собственной неспособностью поддержать их или даже просто поговорить с ними.