К глазам подступили слезы. Совсем еще недавно – к примеру, сегодня утром – сама мысль о том, что эти юнцы-полубоги смогут помочь в чем-то, показалась бы мне смехотворной. И вот теперь их доброта и сочувствие тронули меня сильнее, чем сотня жертвенных быков. Я и не помнил уже, когда кто-то был готов проклясть моих врагов рифмованными куплетами.
– Спасибо. – Добавить
– Эй… – Уилл похлопал меня по плечу. – Дела не так уж плохи. Теперь все настороже, и, возможно, завтра нам уже не придется брать полосу с препятствиями.
Кайла пробормотала под нос древнегреческое ругательство. Будь я добродетельным отцом, вымыл бы ей рот оливковым маслом.
– Совсем забыла. Им ведь нужно будет ее отменить?
– Что за полоса препятствий? Хирон ни о чем таком не упоминал. – Я недоуменно нахмурился и уже хотел напомнить, что для меня целый день был полосой препятствий и рассчитывать на мою помощь в каких-то работах по лагерю не стоит. Но тут один из сатиров за главным столом подул в раковину.
Кентавр поднял руки, требуя внимания.
– Друзья! – Его голос заполнил павильон. При желании Хирон умел произвести должное впечатление. – У меня несколько объявлений, включая и новость о завтрашней смертельной гонке трехногих!
13
Виноват во всем был Харли.
Сообщив об исчезновении Миранды Гардинер – «В качестве меры предосторожности, пожалуйста, не приближайтесь к лесу до прояснения ситуации», – Хирон вызвал юного сына Гефеста и попросил объяснить, как будет проходить парный забег. Вскоре стало понятно, что за всем этим проектом стоит Харли. И действительно, идея была столь ужасна, что сомнений не оставалось: родиться она могла только в голове восьмилетнего мальчишки.
Признаюсь, слушать детали я перестал после того, как он объяснил действие взрывающейся бензопилы-фрисби.
– И будет вот так – ЖИИИИХ! – Харли запрыгал от волнения. – А потом БАМММ! И БУУУ! – Он живописно замахал руками, изображая всевозможные виды хаоса. – Кто не успел, того не стало! Жуть полная!
Слушатели заворчали, заволновались, зашевелились на скамейках.
Хирон снова поднял руки, требуя внимания.
– Успокойтесь. Знаю, в прошлый раз проблемы были, но, к счастью, наши целители в доме Аполлона сумели вернуть Паоло руки.
За одним из задних столов плотный, мускулистый парень, поднявшись со скамьи, разразился громкой и долгой тирадой на языке, который я принял за португальский. Смуглую грудь прикрывала белая футболка, и на плечах проступали едва заметные белые шрамы. Изрыгая скороговоркой проклятия, он указывал на Харли, дом Аполлона и всех, кого видел.
– Э, спасибо, Паоло, – сказал Хирон, которого выступление юноши явно сбило с толку. – Рад, что ты чувствуешь себя лучше.
– Паоло прекрасно понимает английский, – прошептал, наклонившись ко мне, Остин, – но говорит только на португальском. По крайней мере, так он сам утверждает. Понять его никто не в состоянии.
Я тоже не понимал португальского. Афина годами внушала нам, что гора Олимп может однажды перебраться в Бразилию и нам всем нужно подготовиться к такому исходу. Она даже купила в качестве подарков богам на сатурналии DVD c курсом изучения португальского по методу Берлица, но что знает Афина?
– Что-то Паоло разволновался, – заметил я.
Уилл пожал плечами.
– Ему повезло – все быстро заживает. Как-никак сын Гебы, богини юности, и все такое.
Паоло наконец сел, а Хирон зачитал длинный список других повреждений, полученных во время первой смертельной гонки трехногих: ожоги второй степени, разрывы барабанных перепонок, растяжение паха и два случая хронической ирландской чечетки. Теперь он рассчитывал их избежать.
Сидевший за столом Афины одинокий полубог поднял руку.
– Хирон, позволь напомнить. У нас три исчезновения. Разумно ли в такой ситуации устраивать опасную игру?
Кентавр натянуто улыбнулся:
– Отличный вопрос, Малкольм, но маршрут не коснется леса, который мы считаем наиболее опасной зоной. Сатиры, дриады и я продолжим расследование исчезновений и не остановимся, пока не найдем пропавших. Что касается парной гонки, то такого рода состязание способствует укреплению командных навыков и углублению нашего понимания Лабиринта.
Услышав последнее слово, я вздрогнул, как если бы в нос мне ударил телесный запах Ареса, и повернулся к Остину:
– Лабиринт? Лабиринт Дедала?
Остин кивнул, беспокойно сжав пальцами керамические бусы на шее. Мне вдруг вспомнилась его мать, Латриша, имевшая обыкновение играть с ожерельем-каури. Она читала лекции в Оберлине. Даже я вынес кое-что новенькое с уроков музыки Латриши Лейк, хотя ее красота и мешала сосредоточиться.