– Да, не напоминай.
Я вдруг подумал, что уже видел этот пытливый взгляд раньше – когда кентавр оценивал работу с мечом Ахилла и владение копьем Аякса. Взгляд бывалого наставника, оценивающего новый талант. Никогда не думал, что вот так же, как будто впервые беря на заметку мои таланты, кентавр посмотрит на меня. Чувство было такое, словно меня взвешивают.
– Скажи, что ты слышал в лесу?
Я мысленно проклял себя за то, что не умею держать рот на замке. Не надо было спрашивать, слышали ли что-нибудь странное пропавшие полубоги.
Теперь утаивать что-то было бессмысленно и бесполезно. Хирон отличался особенной проницательностью. Я рассказал ему о том, что пережил в лесу и что увидел потом во сне.
Лежавшие поверх одеяла руки сжались в кулаки. Нижний край подтянулся чуть вверх над красными туфлями. Лицо его выражало все беспокойство, какое только может испытывать мужчина, носящий чулки в сеточку.
– Нужно предупредить всех в лагере держаться подальше от леса, – решительно сказал он. – Я не понимаю, что происходит, но считаю, что это как-то связано с Дельфами и твоим нынешним… э… состоянием. Оракула необходимо освободить от этого чудовища Пифона. Нам нужно что-то придумать.
Последняя фраза переводилась легко:
– Ну, ну, друг мой, – утешительно произнес Хирон. – Тебе ведь такое не впервой. И пусть ты сейчас не бог, но ведь когда ты убил Пифона в первый раз, особых усилий это не потребовало. В сотнях книг рассказывается о том, с какой легкостью ты сразил своего врага.
– Да. В сотнях книг, – пробормотал я, припоминая некоторые из этих историй. Если верить им, получалось, что для победы над чудовищем мне потребовалось всего лишь щелкнуть пальцами. Я подлетел к горловине пещеры, окликнул монстра, выпустил стрелу и – нате вам, получите мертвого змея. Меня провозгласили Владетелем Дельф, и все потом жили долго и счастливо.
Но с чего рассказчики решили, что все произошло так быстро?
Может, с моих собственных слов? На самом деле, конечно, истина не была даже рядом. После того сражения старый враг еще несколько столетий являлся мне в кошмарах.
Теперь я был едва ли не благодарен тому, что моя память столь несовершенна. Страшные подробности схватки с Пифоном не сохранились, но, конечно, я знал, что легкой она не была. Мне понадобилась тогда вся божественная сила и самый смертоносный в мире лук.
А каковы шансы у шестнадцатилетнего смертного с прыщавой физиономией, в одежде с чужого плеча и дурацким именем Лестер Пападопулос? Отправляться в Грецию на верную смерть? Без солнечной колесницы и возможности телепортироваться? Нет уж, спасибо. Очень жаль, но боги коммерческими рейсами не летают.
Вот только как объяснить это все Хирону – спокойно, дипломатично, без крика и топанья ногой? Ломать голову не пришлось – издалека донесся трубный звук раковины.
– Приглашение на обед. – Кентавр натужно улыбнулся. – Поговорим позже, да? А пока давай отпразднуем твое прибытие.
12
Праздновать не было ни малейшего настроения. Тем более сидя за одним столом со смертными, угощаясь их едой.
Обеденный павильон представлял собой довольно приятное сооружение. Даже зимой магические границы лагеря защищали нас от худших проявлений стихии. Сидя на открытом воздухе, поблизости от факелов и жаровен, я ощущал лишь легкий холодок. Пролив Лонг-Айленд тускло мерцал в свете луны. (Привет, Артемида. Отзываться не надо.) На Холме полукровок, словно громаднейший в мире ночник, светилась Афина Парфенос. Укрытый мягким серебристым туманом, даже сосновый лес не казался таким жутким.
Увы, в моем обеде ничего поэтического не было. Он состоял из хот-догов, картофельных чипсов и какой-то красной жидкости – мне сказали, что это жучиный сок. Не знаю, почему люди пьют жучиный сок и из каких жуков его добывают, но из всей трапезы он оказался самым вкусным, что наводило на печальные мысли.
Я сидел за столом Аполлона с моими детьми – Остином, Кайлой и Уиллом – и присоединившимся к нам Нико ди Анджело. Мой стол не отличался от столов других богов ничем – ни блеском, ни элегантностью. За ним не играла музыка и не читались стихи. А без всего этого он был заурядным камнем со скамейками по обе стороны. Сиденье оказалось неудобным, хотя мои отпрыски этого как будто не замечали.
Остин и Кайла засыпали меня вопросами об Олимпе, о войне с Геей и о том, каково быть сначала богом, а потом смертным. Моим детям не свойственна грубость; по своей природе они склонны к обходительности и учтивости, но их расспросы болезненно напоминали о моем незавидном нынешнем статусе.